Султанова и двух его друзей, Чернова и Тищенко, я знала лишь по документам, как и еще порядка двадцати-тридцати спортсменов, которых из раза в раз вносила с списки участников мероприятий различного уровня.

Хотя, нет, Чернова немного знала в лицо. Помнила по школе. Он учился старше на пару-тройку лет, но, кажется, ушел после девятого класса. Просто все время где-то мелькал на периферии, а потом раз, и пропал.

Попав на турнир, я впервые увидела всех тех, с кем уже больше года была знакома заочно. И хоть немного стала иметь о них представление. Не скажу, что мгновенно воспылала к мальчикам симпатией и с радостью влилась в дружные ряды фан-клуба болельщиц. Нет.

Бокс в живую меня не впечатлил от слова совсем. Громко, шумно, больно и нервно. Мне хватило посмотреть пару выступлений, чтобы понять: не моё.

Но работа, есть работа. Потому я лишь отслеживала «своих» победителей, вылавливала их, если они про меня забывали, и заставляла ставить автограф в специальной графе. Вот тогда уже четче соотносила фамилию и лицо.

Запоминала. Для себя.

Точнее, для дела.

Чернов, Тищенко и Султанов в числе призеров оказывались стабильно. Потому и в памяти зафиксировались. К тому же их тройка явно выделялась. Они практически неизменно держались вместе, приходили и уходили совместно, да и слова поддержки во время боев друг другу орали так, что уши закладывало.

В общем, друзья – не разлей вода.

Были…

Открываю глаза, возвращаясь в настоящее, и ощущаю, как на губах рождается печальная улыбка. Она всегда появляется, когда я вспоминаю Сашку.

Не могу думать о нем по-другому.

Глава 3

Не знаю, что мне снится, но просыпаюсь мгновенно. Вдруг становится холодно, а потом что-то явно большое наваливается сверху, не позволяя вздохнуть полной грудью, и вжимает меня в кровать.

Вчера, высидев пару часов в ванной, пока попа окончательно не онемела, а я не разозлилась, вышла из своего убежища и застала картину Репина «Приплыли». Пол завален пустыми бутылками, стол распахнутыми коробками с кусками недоеденной пиццы, весь диван в крошках из-под чипсов. И, как вишенка на торте, там же и Вадим. Дрыхнет.

Другого слова просто не нашлось, чтобы описать это тело, с трудом поместившееся на диване. Потому что одна рука и одна нога сползли на пол. Наверное, для опоры.

Поборов желание навести порядок, выключила голосящий телевизор и открыла окно на проветривание. И не важно, что на дворе конец осени, и к утру в квартире станет ужасно холодно. Зато весь смрад выдует, от которого только что глаза не режет и хочется надеть противогаз.

Сама, не снимая спортивного костюма, так как дама прошаренная, а еще жуткая мерзлячка, закуталась с головой в пуховое одеяло, оставив лишь нос, и вырубилась до утра.

И вот теперь меня разбудили совершенно странным и неприятным способом.

Не до конца вынырнув из дремы, распахиваю глаза, пытаясь проморгаться и сориентироваться, и рот, чтобы заорать. Матом.

Вадим, стащив с меня одеяло и забравшись сверху, усердно елозить нижней частью тела и, дыша перегаром, пытается засунуть мне в рот свой язык.

– Фу.

Дергаю головой в сторону и кривлюсь.

Совсем что ли охренел?

Мало того, что воскресенье, и я хочу отоспаться, так еще и после вчерашнего хамства ни на какие сексуальные игрища меня не тянет.

Упираюсь ладонями в стальные мышцы груди и, вертясь, чтобы отвоевать свободу, всячески стараюсь скинуть с себя стотонную тушу слона.

– Перестань, – воплю, когда это не помогает.

– Хочу тебя, пи..дец, – сопит Кравцов, предпринимая новую попытку заткнуть мне рот поцелуем и одновременно забраться рукой под резинку брюк. – Машка, ну давай, по-быстренькому, – стонет и тут же злится, когда мои штаны не поддаются. – На хрена ты на себя столько барахла нацепила?

– Чтобы не замерзнуть, – отвечаю правду, пытаясь сбить руку, которая нашла шнурок на начала его развязывать.

– Нечего было окно распахивать, не лето на дворе, – поучает Кравцов и вновь трется об меня стояком. – Бл…, не хочешь трах…ться, хоть в рот возьми.

– Совсем ненормальный?

Сжимаю зубы и вырываюсь всеми силами, потому что озабоченность Вадима уже не просто нервирует, а пугает, когда он стягивает собственные штаны и ползет вверх, явно чтобы помочь мне не сильно наклоняться.

– Я – мужик, мне надо, – пыхтит объяснение, от которого я, по его логике, должна тут же раздвинуть ноги и распахнуть рот.

– Мне не надо, понимаешь? – пытаюсь донести сложную для мозга Кравцова мысль.

Чудом выскальзываю из-под груды мышц и тут же сваливаюсь на пол, отбивая копчик.

Нестрашно, зато не изнасиловали. Точнее, не отлюбили по своему желанию и без моего согласия.

Нахожу причину не расплакаться от резкой боли.

– Тебе, бл…, никогда не надо. То голова болит, то жопа, то хер пойми чего. Задолбала.

Вадим подтягивается на руках и садится между подушек, опираясь на спинку изголовья. Губы поджаты, брови нахмурены, а на еще «жеванном» после сна лице недовольная гримаса обиженного мальчика.