Въезжаю в поселок, когда солнце уже прячется за горизонтом, и территорию окутывает темнота. Скатываюсь тихим ходом в зону отдыха и рыбалки. Глушу мотор. Не давая себе времени на раздумья, выбираюсь из салона и направляюсь в сторону нужной улочки пешком. Иду с пустыми руками. Ничего с собой нет. Потому как я намереваюсь не просто убить их, а заставить страдать. Страдать очень-очень долго.

Я не палач. У меня никогда не возникало серьезных проблем с агрессией. Но сейчас… Я чувствую себя изрешеченной мышечной массой, в которой перефигачили все нервные окончания. Связь с мозгом и другими важными органами утрачена. Остались лишь инстинкты. Мелкие нейроны трещат и закорачивают, взывая мое тело к жестокому сражению.

Во время своих первых паломничеств в Тибет, помимо важных духовных знаний, я овладел одним из самых опасных боевых искусств. Тогда это требовалось, чтобы пустить в расход часть бешеной внешней энергии и сберечь ценную внутреннюю. Я никогда не использовал эти умения в драках, потому что это вроде как нечестно. Да и, по правде, никогда прежде ни желания, ни необходимости в этом не возникало.

Сейчас же… Я понимаю, зачем и к кому направляюсь. Поставлены конкретные цели, и я намерен достигнуть их любым путем.

На территорию двора попадаю абсолютно свободно. Просто перемахиваю ржавый двухметровый забор и, замедляясь, крадусь в дом. Свет горит в трех из пяти окон. Одно из них распахнуто настежь. Я останавливаюсь и прижимаюсь к стене. Блокирую прорыв каких-либо случайных эмоций, когда прямо надо мной разлетаются приглушенные голоса.

– От девчонки пора избавляться, – рубит сухо, как я догадываюсь, главный.

– Каким, блядь, образом? – расходится взвинченным тоном один из тех, который младше. – Я не хочу ее убивать… Мне прошлая с месяц снилась… Не меньше!

– Ты дурной? Ебать ее во все щели по первому позыву хотел, а убивать – нет? Может, отпустить еще предложишь?

– Зачем отпускать? Пусть будет у нас... Кому мешает? Привязана же, закрыта…

– Нет, ты точно тупорылый, – злится старшая гнида. – Оставлять ее надолго опасно. Могут искать.

– Тогда… Сам ее убирай… Я больше не буду… Мне не нужно…

Звонкий, будто пощечина, шлепок. Короткий вскрик. Всхлипывания с икотой.

Я резко вдыхаю. Остаюсь неподвижным, пока не догоняю, что рыдает тот же пацан. После этого медленно скольжу вдоль стены дальше.

Из глубины темноты выбегает ротвейлер. Оглушая двор глухим затяжным лаем, рвется с цепи.

– Иди, посмотри, что там, – рявкает главный.

– Почему я?

– Пошел, блядь!

И голоса стихают.

Мне приходится ускориться, чтобы успеть занять выгодную позицию, прежде чем откроется входная дверь. Когда же она распахивается, только одна босая ступня сопливого ублюдка перемахивает порог, так он в воздухе и зависает. Прижимая к себе спиной, быстро воздействую сразу на несколько точек на его теле, чтобы он отключился. Пара секунд, и я осторожно, чтобы не создавать лишнего шума, опускаю мелкую тварь за дверь на дощатый пол.

Шагнув внутрь дома, закрываю замок изнутри. Вдыхая мерзкий смрад этой полуразваленной помойки, с трудом подавляю тошноту.

С правой стороны обнаруживаю счетчик самого древнего образца. Ничего не мешает мне вырубить пробки. В полной темноте валю в сторону кухни. Там меня, естественно, уже встречают. Но даже преимущество в ориентировании не служит подонкам перевесом.

Я сильнее. Я техничнее. Я злее. Я отчаяние.

Два удара, и ублюдки, которых я готовился медленно рвать на куски, тупо валятся на пол.

– Вставай, сука… – разъяренно подрываю первое попавшее под руки тело. – Вставай и борись, пидор, потому что я пришел тебя убить.

Они пытаются. Но я все равно слишком быстро превращаю их гнилые туши в месиво. Реву от досады, когда спустя какое-то время они попросту прекращают двигаться. Сам весь в крови. Чувствую ее на лице, ладонях, вся одежда ею пропитана. Умылся, но мне мало этого. Маниакально часто дышу, когда бросаюсь обратно к выходу. За шкирку ловлю очухавшегося мелкого пиздюка. Не обращая внимания на его тонкие истеричные вопли, набрасываюсь.

– Кого ты там ебать хотел? Я тебе, мразина ты больная, не только хуй живьем выдерну, но и руки с ногами от тела оторву! Голову оставлю! Уссался, что ли? Это ни хрена не поможет! Как и твои ебучие рыдания! Тебе ведь похрен было, когда она плакала?! Весело было?! Мне тоже пиздец как весело, от того что ты, сука, кровяхой своей захлебываешься!

Этого колошмачу недолго. Хочу, чтобы был в сознании, когда подтаскиваю к свету уличного фонаря. Стаскиваю мокрые портки, он уже на всю округу горланит и бьется в рыданиях, как в конвульсиях.