Пользуюсь случаем, чтобы прижаться сзади и зафиксировать Маринку у столешницы.

– Даня… – порывается возмутиться.

– Стой, – требую приглушенно. Она и замирает, позволяя мне привычно скользнуть ладонями ей на живот и утробно заурчать от довольства. Похрен, насколько дико это звучит. – Мелкая снова подросла. Смотри, какой шар, Марин, – забравшись ей под майку, очерчиваю пальцами небольшую округлую выпуклость. – Свернулась там моя малыха. Пригрелась и растет.

– Даня… – какой-то смущенный смешок выдает. Тоже сейчас нередко своими эмоциями удивляет. Иногда она такая милая, что меня прям моментально штырит на плотскую любовь. – Это не малыха, а килограмм винограда, который я съела, пока тебя ждала.

– Да ну, расскажешь, Марин, – не верю я. – Никогда у тебя после еды не появлялся живот, а точишь ты всегда – дай Боже.

– Это я много ем? Я? – таки отталкивает меня, чтобы развернуться.

Со смехом ловлю ее обратно и целую. Так целую, что какую-то хрень со столешницы на пол смахиваем. Чарушина судорожно сминает в кулаки мою футболку, я всю ее стискиваю. Особенно несдержанно впиваюсь пальцами в задницу.

– Ты скучал по мне? – тарахтит Маринка запыханно.

– Спрашиваешь… – толкаю так же задушенно.

– Тогда почему ты так долго? Где был? Чем занимался?

Теряюсь только потому, что не ожидал такого шквала вопросов. Не привык отчитываться. И, честно говоря, не знаю, что должен сказать, чтобы не попасть со своими ответами впросак. Всю правду я ведь ей не могу выдать.

– Встречался с пацанами, Марин, – прикидываю на ходу, кто где мог быть. Выбираю самый оптимальный вариант: – То есть только с Жорой. Немного перетерли по пустякам. По безалкоголке[6] бахнули. Потом заезжал проведать Ингрид.

Чарушина… Она такая хитрая, что я понять не могу: верит мне или не очень. Вроде как да, иначе бы на словах не смолчала и разложила меня. И вместе с тем взгляд ее вызывает тотальные сомнения.

Я уже слегка нервно хапаю воздух и лихорадочно соображаю, что ей еще задвинуть, как вдруг она совершенно неожиданно меняет тему:

– Я знаю, как забрать Ингрид.

– И как?

– Нужно с твоим отцом сделку заключить. Ты ему – лакомый кусок своего наследства. Он – на тебя опекунство над Ингрид.

Едва Маринка это озвучивает, первым делом напрягаюсь.

– Откуда знаешь про наследство и про то, что мой папаша спит и видит, чтобы урвать хоть что-нибудь?

– Ты мне сам рассказывал. В Крыму, – быстро отражает она.

И краснеет. Я слегка теряюсь, потому что хочу слизать этот румянец с ее кожи незамедлительно. Но у нас серьезный разговор, а я все-таки не самое тупое животное.

– Да, – киваю. – Рассказывал.

– Надо обдумать, как предложить так... – тянет Маринка.

– …чтобы он не смог отказаться, – заканчиваю за нее я.

– Вот!

Улыбается. Сияет.

Я заторможенно моргаю. Во рту вдруг резко пересыхает. И вообще… Качает изнутри.

– Ладно, Дань… Давай ужинать, а то все остынет.

Пока едим, толком не разговариваем. Мои мысли летают вокруг заданной темы, а Маринка, как ни странно, тоже молчит. Только наблюдает за мной – чувствую ее внимание практически непрерывно.

После ужина же тянет меня во двор, несмотря на то, что время действительно позднее.

– Идем, Дань… Сентябрьские ночи особенные! Уже не душно, и еще не холодно. Сплошное удовольствие! Подышим свежим воздухом!

– Да, – соглашаюсь я, когда уже в темноту детской площадки ступаем. По телу отчего-то проносится дрожь. И по тому, как следом вздрагивает Маринка, кажется, будто током от меня к ней перебегает. – Я, хм, предпочел бы более продуктивное времяпровождение, чем просто дышать… – приглушаю голос совсем до шепота. Маринка тихонько взвизгивает и хихикает, когда ловлю ее в кольцо и зажимаю у дерева. – Хочется дышать поверхностно и часто… Хочется, чтобы ты стонала, перерабатывая беспрецедентное количество кислорода…

– Даня… – уже шумно захватывает воздух.

– Я тебя одну, Марин.

– И я… Люблю тебя одного, Данечка!

45

Одна моя.

– Давай я встречусь с твоим отцом, – подкидывает Чаруша в одно утро как бы между прочим.

Я только из душа. Кожа дышит прохладой и свежестью. Но с этим предложением меня вмиг окутывает липким жаром.

– С ума сошла? – выдавливаю сипло. Стискивая зубы, прекращаю дышать. В груди все стынет. Кроме сердца. Оно с грохотом вмазывается в ребра. Пока смотрю на сидящую за столом Маринку, не моргаю. Она тоже не двигается. Только лениво маячит из стороны в сторону ярко-розовыми перьями. Пару секунд уплывает, прежде чем я соображаю, что это наконечник долбаной ручки, и трясет она ею над какой-то тетрадкой. – Даже дышать он в твою сторону не будет, – высекаю жестко. Скидывая полотенце, шагаю в гардеробную. Замерев у полок, выталкиваю еще более грубо: – Сам все улажу.