Можешь. Своими руками, ртом, узкой, как перчатка дыркой.

Я должен был уже тогда взять ее за волосы, нагнуть и показать то, что так ее веселило. Чтобы перестала смеяться и начала сосать. Но собственная тупость и страх перед отцом, а главное безденежьем, которым он грозился, сделали своё дело. Я потерял её.

Еще пара затяжек и легкие заполняются дымом.

Убить себя я не могу — слишком легко, а эта зараза вполне в силах сократить жизнь на пару-тройку десятилетий. Последняя затяжка, бросаю недокуренную сигарету в уже полную пепельницу и пошёл к стулу, где висит грязная, поношенная одежда. Уже и не помню, когда последний раз ее стирал. Да и помыться не помешает.

Внезапно тишину комнаты сотрясает резкий стук в дверь. А внизу воют сирены. Суки. Нашли значит. Неужели Гром сдал все явки и пароли?

Этот самый Гром вдруг вваливается в комнату в коммунальной квартире, где я прятался. Не мог заставить себя свалить из города.

Отец. здесь. Бля, как я его ненавижу. Я так на него похож. До тошноты, а если еще и стану таким же вышколенным, то проще убить себя.

— Что приперся?! Гром, что они сделали… — наблюдаю, как лучший друг в крови захлебывается. А Отец над ним стоит. А за ним Петечка живой, здоровый. Одетый с иголочки. Ну, конечно. Только рожу свою морщит. Не нравится ему, видите ли, место моего обитания. А мне срать. Я бы прямо на него нассал, как однажды в тачку отца. Долго они потом разбирались, почему новое феррари не заводится.

На всех них срать.

Только одна мысль не дает покоя. Если муж Сони здесь, то где она?

— Прости, брат, они меня вынудили, — проныл Гром, и я зло посмотрел прямо.

— Эти могут… Чего надо, я спрашиваю. Если в тюрьму, то где наряд?

— Где София?

— Что? – вот тут я и сам реально опешил. Я был уверен, что она останется в богатом доме. Станет женой этого лощенного придурка, а потом будет таскаться по любовникам, как мать. До сих пор не по себе от ее приставаний.

Такой и должна была стать жизнь Сони в этом мире лицемерия, лжи и грязи.

— Где София, я тебя спрашиваю? Она точно к тебе сбежала, дрянь мелкая.

— Потерял дочку, а плакаться пришел в эту дыру?

Он сокращает расстояние и дает мне в челюсть. С размаху, так, что в глазах плывут круги, а кровь шумит в ушах. Отличный удар. Чего бы не ударить алкаша.

— Последний раз я видел ее две недели назад, — сплевываю кровь на свой лежак и вдруг втыкаю.

Она сбежала. Она сбежала от этих уродов. И меня пробивает на ржач. Такой дикий и бешенный, с болезненным кашлем, что все пятятся к двери.

Моя девочка сбежала от этих богатеев. Смогла вырваться. И теперь свободна. Она ведь мечтала летать. Часто говорила о крыльях. Рисовала удивительные картины о полетах.

— Эй, эй, а как же тюрьма? — все еще отсмеиваясь и откашливаясь, кричу им вслед. А отец на меня как на червяка смотрит.

— Она заявление забрала. Так что ты свободен. На наследство можешь даже не рассчитывать. У меня больше нет сына.

Судя по всему, и дочери.

Пока осознаю сказанное, дверь хлопает и почти валится с прогнившей петли. Медленно поднимаюсь, разминаю челюсть и помогаю Грому сесть.

Он нормальный чел, кстати. Задрот правда, зато в компах шарит как бог. Чем я периодически и пользуюсь. Тачки угонял благодаря ему. Телок на раз разводил. Ну а что, хочешь жить – умей вертеться.

Тем более отец достаточно часто лишал доступа к деньгам. Пришлось стараться самому. Но ладно я. Но, чтобы Соня. Без денег. Без возможностей. Да еще и совершила побег. Это надо было постараться. Это надо было решиться.

— Ты как, брат?

— Живой. Только срать хочется.

— Толчок знаешь, где. Кстати, — останавливаю его. – Поможешь мне Соньку мою найти?

— Не вопрос, только тебе бы помыться, — морщится он. – От тебя разит на пару метров.

Глава 10.

Я был уверен, что она поехала в Питер. Затерялась именно там. Ей всегда почему-то казалось, что именно в этом городе каналов и музеев люди обретают счастье. Глупая.

Счастье оно в нас, в той жизни, что мы сами для себя выбираем. Я избрал однажды путь зла. Делал все, чтобы отец отправил меня обратно. В грязь. В табор. Дрался в кровь, зажимал по углам девок, материл учителей. Получал пизды от отца, но продолжал упорно делать все, чтобы меня вернули в ту свалку, с которой он меня забрал.

Пришел значит тогда, осмотрелся и просто сказал: «пойдем, ты мой сын».

И я бы уже сбежал, я почти довел отца до белого каления, до той точки невозврата, когда даже собственные дети становятся в тягость, как вдруг из отпуска с мачехой возвращается ОНА.

Рядом с тобой хайп,

Твоя любовь – мой кайф,

И взорвется квартира,

Когда держу твое тело.

В пышном платье лимонного цвета, как воздушное пирожное безе, которое тут же захотелось надкусить и обязательно облизать пальцы.