— Я откладываю деньги на учебу. Как ты не поймешь? Я не могу всю жизнь работать уборщицей.

— Я уже предлагал тебе другой выход. Более легкий, — говорит он и снова, снова меня трогает. А мне сморщиться хочется, отпрыгнуть, кинуть в него что-нибудь, потому что я больше никогда и никому не смогут дать к себе прикоснуться. Похоже, я проклята.

— Я не стану твоей любовницей. Я не смогу.

— Я если я подожду? Я ведь терпеливый, — все еще приближается он, и я сглатываю. Ищу выход, только чтобы и его не обидеть, и не нарваться на повторение истории. – Я даже готов оплатить твою учебу, Мышка. Ну же… Иди ко мне, только поцелуй, и я покажу, что в этом нет ничего страшного.

— Стой, стой, — упираюсь я руками, и мысли в голове как чертовы мухи сгрузились на сладкое по имени «учеба». И Антон ведь неплохой, заботится обо мне. И… красивый. Очень даже. – Я готова… Наверное. Но давай просто…

— Погуляем?

— Да! — с облегчением выдыхаю я, и он довольно улыбается.

— Это уже начало, Мышка. Нас ждет очень много удовольствий, — проводит он костяшками пальцев по моей щеке, а я… Вдруг вижу перед собой совершенно другое лицо. С заостренными скулами, со взглядом, как янтарь и губами, что все время шепчут: я не могу остановиться. Не могу, Соня.

И я со шлепком отбрасываю руку Антона, понимаю, что, если он планирует уложить меня в постель, ему придется быть очень терпеливым.

Глава 14.

Но терпением Антон не отличался, уже через пару месяцев его перестали устраивать поцелуи и нежности.

Просто даже попытка петтинга не была удачной. Я была настолько напряжена, что даже не смогла заставить себя раздвинуть ноги. А о том, чтобы притронуться к его члену, не шло и речи.

В какой-то момент у Антона сорвало крышу, и он прижал меня к подъездной двери, усиленно надавливая между ног и требуя уже впустить в квартиру. Впустить в себя.

Он был крайне настойчив. Настолько, что рукой забрался под юбку, сильно сжимая ягодицу.

И было бы это приятно, смогла бы я хоть на миг ощутить желание. Хоть раз содрогнуться от наслаждения и предвкушения, я бы не потребовала меня отпустить.

В какой-то момент я уже подумала, что он возьмет меня прямо там, без моего согласия. Насильно. Грубо. Грязно.

Но то ли он сам, то ли что-то толкнуло его с такой силой в руку, что он вскрикнул и отпрянул от меня.

Это и позволило забежать в парадную, добежать до квартиры, почти не слыша его гневных восклицаний.

Кажется, накрылась моя начавшаяся учеба медным тазом. А мне так понравилась группа, в которую я попала. Ребята окунулись в занятия по рисованию и дизайну с головой, смеясь порой над теми, кто нам позирует.

Но теперь, если мне удастся остаться работать у Антона, это будет большой удачей.

На утро, когда я вся на нервах жду звонка Антона с требованием покинуть квартиру, мне приходит сообщение. От его мамы.

Она милая женщина с еврейскими корнями, но меня всерьез так и не восприняла, хотя и состоялось официальное знакомство.

«Антон в больнице. Хочет видеть тебя».

Мне как под дых дали. Сразу в памяти возник вчерашний его вскрик. Надеюсь это не я виновата? Что с ним могло произойти? Авария?

Этот вопрос и задаю Маргарите Рудольфовне, на что приходит ответ.

«Его избили до полусмерти».

Прикрываю глаза от ужаса, присаживаясь на стул, замерев, подобно статуе. «До полусмерти». Какое страшное слово.

Немного отойдя от шока, я тут же начинаю собираться в больницу. Хорошо, что сегодня воскресенье и мне не надо на учебу. А то я бы и не знала, что выбрать.

Пока еду в больницу по нужному адресу, в голову непрошенная мысль закрадывается. А ведь теперь он не сможет ко мне приставать, а я смогу о нем заботься. И он будет настолько благодарен мне, что и не подумает забрать свое обещание об оплате учебы назад.

Неправильно, конечно, так размышлять, но улыбка против воли касается губ. И не отпускает меня до самой больницы.

— Твой любимый при смерти, а ты лыбишься? – черт! Как я могла так нарваться. Мать Антона даже покраснела от гнева. — Давай быстрее, он тебя ждет.

Спешу за ней. Оправдываться сейчас глупо, главное с Антоном повести себя правильно.

Ну… В общем я ожидала увидеть его с разбитым лицом, всего перевязанного и в трубках. А он ничего. Лежит в платной палате и телевизор смотрит. Разве что на груди у него действительно повязка, затрагивающая руку.

Он, заметив меня, улыбается, словно вчерашнего инцидента и не было.

— Мышка, я рад, что ты пришла.

— Я рада, что ты живой и… — невредимый сказать язык не поворачивается, да и мама его странно смотрит. – И живой.