Раньше, самое большое, нас довозили в экипаже до бульвара, где на площадке перед ротондой играла два раза в неделю военная музыка, после четырех часов дня.

Марфа Мартемьяновна усаживала нас чинно на скамейке и этим исчерпывались наши развлечения на лоне природы, Правда, на воздухе мы все-таки бывали, так как кататься в экипаже нас возили часто, и бабушкин сад был в полном нашем распоряжении.

Но только с появлением Клотильды Жакото стали открываться для нас некоторые прелести общения с несколько однотонной, но все же южной природой Николаева и его окрестностей.

Урочище "Спасск", на берегу широкого Буга, в глубокой низкой "балке", с его парком и "летним дворцом", возвышавшимся у спуска в парк, было раньше конечным пунктом наших прогулок в экипаже. Теперь именно это затейливое, в восточном стиле, двухэтажное здание, приспособленное под летнее "благородное собрание", стало пунктом отправления нашего в дальнейшие экскурсии.

За "Спасском" тянулось хорошо содержимое шоссе, пересекавшее, во всю их длину, ближние и дальние "Лески", в конце которых опять был какой-то восточного типа "дворец", заколоченный и необитаемый.

По рассказам, оба эти "дворца" и сам "Спасск", парк, с его двумя изумительными источниками питьевой воды, были реставрированным наследием еще турецкого здесь владычества.

По вечерам летом по этому шоссе проезжало много экипажей с катающимися; в зимние же месяцы "Лески" были малолюдны, так как были довольно отдалены от города.

В хорошие дни и весной, и зимой, и осенью, а летом каждый день, пока оставались в городе, мы стали ездить с mademoiselle Clotilde "за Спасск" в "Лески".

Останавливались, где вздумается.

Ранней весной искали подснежники и лесные фиалки, осенью грибы. Летом спускались к реке за ракушками и разноцветными, точно полированными речным прибоем, "кругляшками".

Зимою, пока между деревьями лежал белый снег, бросали друг в друга и в mademoiselle Clotilde снежными комьями.

Она была неутомимый ходок и приохотила и нас к продолжительным прогулкам пешком.

Мало помалу, я окреп и поздоровел, благодаря тому, что много двигался на воздухе.

Мademoiselle Clotilde находила, что климат южной России очень напоминает ей родину. Она бывала в восторге, когда бабушкин сад становился то молочным и благоухающим от цветения акации, то бледно-лиловатым, когда зацветала сирень, то розовато-палевым, когда цвели плодовые деревья.

В "Лесках" сплошные плантации акаций перемежались лишь кое-где с группами конских каштанов, тутовыми деревьями и стройными тополями, вперемежку с ивами, тянувшимися по речной низине.

Ранней весной, при сплошном цветении акаций, ,,Лески", положительно, выглядели волшебно: точно осыпанные благоуханным, нетающим снегом. К осени загорелые тона листвы красиво играли на солнце красновато-желтым отливом.

Всего хуже ,,Лески" выглядели летом, когда наиболее посещались. В разгар лета, от недостатка влаги, пыльная листва акаций увядала и вся посадка вдоль шоссе тянулась унылыми, монотонными полосами.

После редких, но сильных, с грозами, проливных дождей "Лески вновь оживали, прихорашивались, между деревьями зеленела трава и появлялись полевые цветы; красный мак по преимуществу. И так до новой засухи.

Mademoiselle Clotilde, очень внимательная ко всем таким видоизменениям в природе, научила и нас замечать их.

Нечего и говорить, что, благодаря своей жизнерадостности, природной доброте и прекрасному ровному характеру, "наша гувернантка" очень скоро перестала быть в моих глазах "гувернанткой", с которой, в каком-либо отношении, надо держать себя на стороже, а сделалась, после мамы и дяди Всеволода, самым дорогим для меня существом. Боязнь огорчить ее, лучше всяких внушений и кар, стали удерживать меня от капризов, лени и многих шалостей, приходивших порою в голову.

Особенно ,,заобожал" я милую mademoiselle Clotilde, когда она дважды, как-то незаметно, но властно, пришла мне на выручку в очень важных для меня обстоятельствах.

Сестра брала уже уроки музыки и играла недурно.

В зале стояло большое фортепьяно и, когда она садилась за него со своим "горбатеньким", почти карликового роста, учителем музыки, Бельвейсом, их из-за инструмента едва было видно.

Бельвейс, по происхождению чех, очень славился в городе, как пианист и преподаватель, и был нарасхват.

Мама непременно хотела и меня учить "музыке", т. е. играть на рояле.

Чтобы "подготовить к Бельвейсу", она затеяла сама заняться со мною предварительно и стала, чуть ли не каждый день, на целый час, засаживать меня за инструмент, рядом с собою.