***

Будит её внезапно и жестоко даже не свет утреннего солнца, не фырканье уставшей лошади, а женский визгливый крик:

— Доченька! Нашлась! Вилли, родненький, как же я рада вас видеть. Спасибо тебе!

— Пожалуйста. Сам рад.

— Вот тебе твой топор, — зачем-то суёт инструмент в его руки. — А то ты забыл.

— И правда, — тянет будто бы смущённо. — И правда... Благодарствую!

И будто меняя дочь на топор, Женю, ещё не до конца проснувшуюся, за локоть стягивает к себе невысокая, русоволосая женщина. И прижимает к своей пышной груди так, будто пытаясь задушить.

— Родненькая моя, — тянет нараспев, а на ухо Жене шепчет: — В каком свете меня выставила, паршивка? — и вновь воет на всю округу: — Вернулась! Счастье-то какое! — и опять ей на ухо: — Что люди подумать могли, знаешь? Я еле тебя выгородила. Ты едва себя не очернила. — И, отпуская её, утирая выступившие на глаза слёзы: — Я уж думала всё, пропала моя опора!

Глава 5. Маман

О, эти причитания! Этот тон! Женя мгновенно теряет все остатки сна.

У её матери похожая манера говорить.

Но женщина, слава богу, никак на неё непохожа. Настоящая куда острее и мрачнее.

— Эммм...

Тут она всё же чувствует привычное оцепенение из-за ситуации.

Даже к лучшему.

Сейчас как никогда нужно помалкивать, чтобы не сболтнуть какую-нибудь глупость и не выдать себя.

А женщина всё нарезает вокруг неё круги, потирая руки о потрёпанный льняной фартук на своём простеньком тёмном платье.

— Бледненькая такая, бедняжка моя! — щипает она Женю за щёку, специально делая больно. — Давай, быстрее в дом! — и переводит взгляд на Вилли, но тот качает головой.

— Отдыхайте, я попозже заеду, — седлает он лошадь и ускакивает со двора.

Двор, к слову... одно название — двор. Забор покосился, земля, местами вытоптанная догола, заросла бурьяном, сквозь который то тут, то там, пытаются пробиться хилые ростки... В этом их состоянии, сложно сказать, чьи именно, вроде бы свеклы. Дом, от которого едва ли не куски отваливаются, серый, с покосившимся крыльцом и соломенной крышей.

— Иди, — шипит на Женю её новая мать, и замахивается, чтобы дать ей подзатыльник.

Да только рука так и зависает в воздухе, когда она замечает у калитки чёрную лису, что тут же шмыгает куда-то под забор и скрывается в траве.

— Ах, — выдыхает, и снова замахивается на дочь, — привела! Уверена, это ты привела! Она ведь кур задавит!

Чёрт, Джек! И как умудрился на своих коротких лапках догнать?

Женя смотрит на свои руки, не понимая, как эти ладони могли кого-то заколдовать.

— Ой.

Она только сейчас осознаёт, что на улице рассвело, а, значит, новая матушка её точно узнала.

Чужое тело.

Какой ужас.

Кажется, будто ещё одна нить, связывающая с реальностью, рвётся, отдаляя её от дома.

Но не время думать об этом.

Нужно понять, что делать дальше.

— Ну, так что? — смотрит женщина укоризненно и видимо чего-то ждёт.

— Что?

— С лисой что делать будем? Что молчишь? Где ты была? Как могла уйти? — и вдруг, на этот раз совершенно искренне, она начинает всхлипывать.

Жене, разумеется, сказать нечего.

Впрочем, хоть память владелицы тела и не перешла ей в наследство, она вспоминает слова Джека и предполагает, стараясь звучать уверенно:

— Ты же сама меня и выгнала.

— Ну, — запинается она, и тут же переходит в наступление, сведя к переносице тонкие брови: — Я ведь не серьёзно! Я ж думала ты назад проситься будешь! А что мне ещё было делать, если ты такая неблагодарная и дерзишь мне? А о сестре ты подумала? Бедняжка ночь не спала! Тебя ждала.

Сестра? И здесь есть сестра?

Женя замирает, чувствуя, как бледнеет.

— Пойду к ней, — бросает она и спешит к двери, будто за ней действительно может оказаться её Алёнка.

— Ну, иди, — провожает её мать растерянным взглядом, словно ожидала чего-то совсем другого.

Но как только Женя отворила скрипучую дверь, то от неё по дощатому, тёмному полу метнулась худенькая, большеглазая девочка с двумя жиденькими светлыми косичками. И тут же принялась забираться на печь прячась.

— Алён... То есть, де... детка...

Женя подходит ближе, удивляясь мимолётом хлипкому, бедному убранству так называемого дома.

— Ты разве не ждала меня?

Та замирает, наполовину забравшись на печь, да так и висит, пальчиками босых ног едва опираясь о лавку. Только смотрит через плечо на Женю недоверчивым взглядом.