– Да вот ребятишки здешние день рождения друга отмечают, - виновато отозвалась барменша, издали грозя Геннадию кулаком.
– Слабохарактерная я, беда со мной.

– Да, беда, несомненно. И шум такой подняли, что мы не могли не вмешаться. День рождения? Это у кого же из вас?

– Зиночка, да пойдем, ребята мирные, - позвал один из дружинников.

– Зиночка? Надо же! У меня день рождения, Зиночка, - сказал Геннадий, поднимаясь.
– Зиночка, Зинаида, Зинуля... Как там еще? Зинаидушка... Прошу, присаживайся. Зинушенька, Зинуля моя милая... Пришла! Ах ты радость моя! Зинок ты милый!

– Да вы пьяны, молодой человек! Товарищи, товарищи!
– Она оглянулась к своим спутникам.
– Он же пьян невероятно!

– Нет, Зина, Зиночка, Зинуленька, я не пьян. Садись, ну присядь со мной. И парней своих зови. Друзья, присаживайтесь. Мне сегодня стукнуло раз, два и т.д... Верно, родился, вылупился. Прошу! Сестричка, гони еще один "Кишинев" и тарелку дамской размазни. А это мои друзья, самые-самые. Славик. Дима. Коля. Вы нас не обижайте отказом. Мы народ мирный, но обидчивый. А вас мы уважаем, вы наши защитники, как же, очень уважаем. Нас без вас бы тут били-лупили. А так... Ребята, тащите их, усаживайте.

Что поделаешь? Четверо сильных парней вежливенько так, без насилия, но и твердой рукой подвели мужчин-дружинников к столу, пододвинули им стулья, усадили. Что тут можно поделать? Не отбиваться же? Да и попробуй отбейся от таких. Уступила и маленькая строгая Зина. Но прежде чем сесть, она вынула из сумочки очки, нацепила на носик, вгляделась внимательно в Геннадия. Мол, должна же я понять, что это за человек. Разглядела, вымолвила свой приговор:

– Нет, вы не пьяны, во всяком случае не очень.
– Догадалась, догадливый народ женщины, даже и такие, еще пока обереженные жизнью: - У вас неприятности? С какой-то Зиной?

– Не то слово, взяла да и изменила мне, - сказал Геннадий, дивясь, что взял да и признался, сказал правду про стыдное для себя.

– Вам?.. Это вы, наверное, ей. Впрочем, это не мое дело. Но только мы не пьем, товарищи. А уж коньяк и подавно. Не смейте разливать, мы же на дежурстве!

– А контакт с народом, с населением должен же быть у вас?
– сказал Дима, востроносенький, быстроглазый, усмешливый парень.
– Узнаете, кто есть кто. Коньяк в таких случаях - отличный ускоритель.

– Студент?
– спросил один из дружинников, застенчиво принимая протянутый ему стакан.
– Зина, собственно говоря...

– Ни в коем случае, Вадим Петрович! Как вы не понимаете?.. Поставьте стакан! И вы тоже, Сашенька! Нет, друзья, мы пить с вами не станем. Разве что чашечку кофе. Поймите нас правильно, мы на дежурстве, патрулируем. Было бы нонсенсом, если бы мы тут с вами напились!

– Кофеек патрулю!
– крикнул Геннадий.
– И тарелку с нонсенсами, я хотел сказать, с пирожными!

– А вы не без юмора, - сказала Зина.
– Нет, правда, друзья, вы студенты? Да что я, вы все старше студенческих лет. Молодые инженеры? Физики? Филологи? Вы - здешние?

– Мы здешние, - сказал Дима.
– Я - слесарь-водопроводчик. Он именинник наш - электрик и вообще на все руки. Николай - сантехник, гроза засоров, как и я. Славик - плотник, столярничает. Мы не из МГУ, мы из ПТУ. В прошлом, конечно. Все четверо не женаты. Профессии у нас такие, что многое видим. А ведь женятся сослепу. Верно говорю? Вы-то замужем?

– Нет. Профессия такая...

– Извините, а вы от какого учреждения здесь к отпуску три дня прирабатываете?

– Что значит к отпуску? Работа дружинника - это общественное поручение.

– Знаю, согласен, сам иногда дружиню. А все-таки что три дня к отпуску за это прибавляют, это существенно.

– А я вот кровь сдаю, - сказал крупный, медлительный Николай.
– Еще два дня к отпуску.

– Фу, какой практицизм!
– сказала Зина.

– Фу да фу - и пять дней к отпуску, - сказал Славик, вот именно что Славик - славный, светленький паренечек, но с колкими, в упор рассматривающими глазками.

Грянула музыка. Вальс.

– Предупреждение!
– крикнула барменша.
– Последний вальс, скоро закрываемся!

– Вот как вы ее напугали, - сказал Геннадий поднимаясь.
– Прошу вас, Зина, покружимся.

Что было делать? Он уже подхватил ее сильными руками.

– А глаза у вас грустные, - сказала она, подчиняясь этим рукам, уступая, вступая в кружение.

Он промолчал, прижав к себе маленькое, крепкое тело этой девушки с красной повязкой на рукаве, нахальновато соскользнув рукой к ее бедрам - все они одинаковые! Она была в совсем новых брюках из джинсовой ткани, сужающихся к щиколоткам. Наимоднейшие дамские штаны. Он знал, как они называются. "Бананы" - вот как. Она была в "бананах", но на вырост. Не нашелся у спекулянтки ее номер. Штаны отличные, с молниями где нужно и не нужно, но - на вырост. И когда ладонь соскользнула к бедру, то только и ощутил он топорщащуюся, грубую джинсовую ткань. А крепенький ее задок упрятался, отгородился, она и не почувствовала его руки.