– Отзовись, но тут уж без самодеятельности, - твердо произнес Рем Степанович.

– Слушаю вас, - сказал в трубку Геннадий, веря, что опять услышит тот же голос (женщины любят перезванивать, только лишь позвонив, манера у них такая, чего-то им обязательно надо бывает уточнить). Нет, зря надеялся. В трубку вполз какой-то скверный, как червяк в ухо, сладко-липко-вкрадчивый и совершенно бесполый голосок, да нет, все-таки мужской. Поразило, что слова были теми же, что и у только что звонившей женщины:

– Рем Степанович, это вы?! Наконец-то!

– Это не он, - сказал Геннадий, злясь, что и он тоже ответил, как и тогда.

– Но где же он, где?!

Геннадий не успел взглянуть на Рема Степановича, тот зло вырвал у него трубку, зло спросил:

– Белкин говорит?!

В трубке заегозил, подтверждая, бесполый голосок.

– Зачем ты сюда звонишь?!

Вон как умеет отливать слова этот Кочергин Рем Степанович, он их стальными умеет делать.

– Чрезвычайные, говоришь? Ты в штаны-то, случайно, не наклал? Приезжай!
– Рем Степанович отшвырнул трубку-телефон, и это чуть ли не живое существо снова уползло в уголок на гибком шнуре-туловище.

– Выйдешь, встретишь их, - еще не остыв, тем же стальным голосом сказал Рем Степанович.
– Поглядишь, не с хвостами ли пожалуют.
– Он встал, сунул руку в задний карман, выхватил из него, разведя в пальцах, несколько четвертных.
– Точно, двести, - хмыкнул он, чуть отойдя.
– Музыкальные у меня пальцы на деньги.
– Он протянул деньги Геннадию Сторожеву.
– Буду платить тебе за каждый день, ибо будущее наше непредсказуемо. Бери, бери.

Геннадий взял.

3

В переулке, когда Геннадий вышел из дома Кочергина, все тот же стоял зной, еще жарче стало, совсем обезлюдел переулок, но понимая, что жара стоит, Геннадий ее не почувствовал сперва, показалось даже, что вступил в прохладу.

Издали, маня его к себе пальцем, шел навстречу знакомый милиционер, стоявший до этого под сенью подъезда расположившегося тут отделения милиции.

Сошлись посреди пустынной мостовой. Круглолицый старший лейтенант благожелательно протянул Геннадию руку.

– Ты что же, за местными дамами стал ухаживать?
– улыбчиво спросил, а улыбался он не хуже Геннадия.

Тот глянул, вспомнил про свою улыбку и тоже заулыбался. Пожалуй, его улыбка была пошире, еще, что ли, беззаветнее.

– Это в каком смысле?

– А вот попугайку нашу пивом угощал.

– Не попугайка она, а Клавдия Дмитриевна.

– Поправляешь? Ну, ну.

– Кстати, умнейшая женщина. А попугай ее, Пьер этот, вообще мудрец.

– Ну, ну. Между прочим, поздравляю, сподобился.

– Это в каком опять смысле?

– Ну как же, Кочергин наш, Рем Степанович, пригласил тебя в дом. Участковый принюхался, как это делают орудовцы, требуя у водителя права. Пил с ним?

– Пиво.

– Пиво на пиво? Ну, ну. Проводочка какая-нибудь ему понадобилась?

– Проводочка.

– Расскажешь, что там у него внутри?

– Не-а. Сам взойди, ты же власть.

– Власть на власть - это не пиво на пиво. Повернет, так думаю.

– Пожалуй, - широко улыбнулся Геннадий.

– Ну, ну, гуляй. Ждешь кого-нибудь?

– Даму.

– Попугайку эту?
– просиял улыбкой старший лейтенант.

– Не попугайка она, а Клавдия Дмитриевна. Ей почти сто лет. Наших отцов и матерей еще не было, а она уже жила.

– Понял, уважаешь стариков, это хорошо. Не жарко?

– Нет.

– Сухой, это хорошо. А я в тень удалюсь.
– И удалился, молодой, важный, с благожелательной улыбкой.

И Геннадий проводил его улыбкой. Вроде как пофехтовали улыбками, а кто кого - не поймешь.

Тем временем какой-то гражданин возник в их переулке. Он вошел не от зачина, не от Сретенки, а вынырнул из проходного двора - одной из множества проходных этих лазеек, проторенных тут с незапамятных времен, с тех самых, с гречевских.

Человек как человек, в такой самой никакой одежде, в какую обряжены все особенно преданные пивным барам мужчины. А они, как известно, за модой не гонятся, во что одет - в то и одет. И походка у него была соответствующая, пробежкой шел, деловито. Что в бар - по делу, что из бара - по нужде. Занятой человек. И в одежде этой своей, с пробежкой этой, - совершенно неприметный, особенно здесь, где к таким привыкли. Тенью вскользнул, тенью выскользнул. Участковый даже и глаз на него не задержал. А вот Геннадий задержал. Голос вспомнился того мужчины, с кем говорил по телефону, кого назвал Рем Степанович Белкиным, велев ему приезжать. У этого, сутуловатого, с шажком-пробежкой такой же мог быть бесполый голосок.

Мужчина, оглядываясь по сторонам, а такие всегда оглядываются, приближался своими пробежечками к дому Кочергина, сомнения не было, он туда путь держал. Стало быть, это и есть тот самый Белкин? Что ж, надо было выполнять задание, отрабатывать эти хрусткие четвертные, которые все время слышны были в тесном кармане джинсов. Надо было поглядеть, не привел ли за собой этот Белкин какой-то там "хвост". Что за дела, какой еще "хвост"? Влипаешь ты, парень, не в свою стихию.

Нет, "хвоста" не было. Даже и здешний участковый, сомлев в тени, стоял к ним спиной. Да и какой это "хвост" - их участковый? Миляга, кругляка, "ну, ну", словом.