Завернулся в них, как в кокон и опять провалился во тьму, где были только я и она. Офигенный сон, дайте два!

Где-то между делом меня будил отец, пытался опять за что-то меня ругать, а еще умудрился сунуть мне в рот какие-то гадкие таблетки и запить все полным стаканом воды. Тут же адски затошнило.

– Ты когда последний раз ел, сын? – и его голос словно отбойный молоток хреначит мне по мозгам.

– По…потише, – молю я и снова отрубаюсь.

Где-то на периферии сознания я понимаю, что меня отец снова заставляет меня открыть рот и выпить такой-то безвкусный кипяток. Отвратная жижа, но я делаю так, как он просит, но не потому, что я хороший мальчик, а потому, что мечтаю, чтобы он поскорее оставил меня в покое.

А потом я наконец-то проснулся. Отец сидит в кресле напротив и что-то печатает в ноутбуке.

– Ты что это тут делаешь? – сипло спрашиваю я.

– Таблетки по часам тебе в рот запихиваю, – откладывает в сторону компьютер и въедливо на меня смотрит.

– Приболел я, да? – потираю рукой ноющие виски.

– Ну, можно и так сказать, – пожимает плечами, затем встает, берет градусник и сует его мне.

– Вот ты это брось, пап. Я здоров, как бык. Подумаешь, немного раскис, – протестующе отвожу я его ладонь.

– Суй подмышку! – и почти грозно рычит.

– Да не буду я, – и пытаюсь встать с кровати.

– Ты третий день в коматозе! Не беси меня!

– А какой сегодня день? – и тут же смотрю на часы, – Черт, сели, зараза.

– Понедельник, Ян. Вечер, если что!

– Ну, зато отоспался. Все, пап, езжай домой. Не сдохну, не дождётесь.

Мы еще немного пререкаемся, но я все же его выпроваживаю. Правда стоит только закрыть за ним дверь, как консьерж сообщает, что ко мне посетитель – Воробьева. Наш домашний лекарь.

– Что б тебя, дорогой папа, – ругаюсь я, но все-таки даю добро, чтобы доктор поднялась в квартиру.

Двадцать минут и градусник показывает тридцать девять и четыре.

– Да фигня, – отмахиваюсь я, хотя чувствую себя неважно.

– Давайте я вам укол поставлю, Демьян Павлович? – хмурит брови женщина.

– Все, вам спасибо, теть Юль, и до свидания. Дверь вон там, – и указал на выход.

Грубо? Ну, зато предельно эффективно.

И наконец-то блаженная тишина. И ненавистное одиночество. Но я же его заслужил. Ведь так? Так.

Бреду на кухню, копошусь в аптечке, выуживаю ибупрофен и вкидываюсь по полной. Тут же, на столе, обнаруживаю готовую тщательно упакованную еду и понимаю, что голодный как собака. Открываю все подряд, но, к своему удивлению, съедаю только суп. На остальное как-то не хватает сил.

После, бреду в гостиную и долго смотрю телевизор без звука. Постепенно чувствую, как отпускает, становится почти терпимо, что внутри, что снаружи. Через пару часов встаю с дивана и топаю в спальню, смотрю на скомканные простыни и иду за свежим бельем.

Зависаю.

Забиваю.

Разворачиваюсь и бреду в душ. Пофиг, что нельзя. Вот совершенно!

Долго стою под теплыми каплями, прикрываю глаза, вспоминаю мою Ярославу. Ее глаза, губы, улыбку, смех, то, как она смотрела на меня. Только она одна умела так смотреть. Насквозь! В самую мою душу. В груди привычно тянет. Еще немного и я вспыхну! Ай, да в топку все!

Спустя почти час выхожу из душевой, вяло вытираюсь, но уже не чувствую себя вареной колбасой. Почти огурец, если бы там, внутри не было бы все раскурочено.

Надел на себя легкие домашние штаны и вышел из ванной комнаты и только было направился в спальню, как услышал, что в моем замке кто-то возится и гремит ключами.

Папаня что ли все не угомонится? Черт, надо забрать у него запаску от греха.

Подошел к двери, открыл замок, распахнул дверь.

И остолбенел.

Да меня глючит, не иначе!

Яся моя.

Стою, как истукан, смотрю на нее во все глаза и поверить не могу, что она тут. Заходит в квартиру без приглашения, брови хмурит, недовольно и рывками срывает с себя защитную мотоциклетную куртку.

– Аверин, ты дебил, вот скажи мне?

Молчу, просто смотрю на нее, а потом быстро закрываю дверь на все замки. Черт его знает зачем она здесь и почему, но без боя она отсюда не выйдет. Сто процентов!

– Температура да? – подается вперед и прижимает прохладную ладонь ко лбу, – Температура! А ты в душе был. Совсем спятил?

– Совсем, – странный вопрос. Я от любви к ней уже не просто рехнулся, а форменно мозги растерял.

– Тебе лежать надо. Постельный режим!

Боже, да! Постельный режим, я согласен!