– Все, теперь проваливай, – хмурит губы и отворачивается.

– Есть хочешь? – спросил я спустя некоторую паузу.

– Я хочу, чтобы ты свалил отсюда! Что непонятного? – руки на груди сложила, и я вижу, как в ярости заалели ее скулы.

Молча встал и вышел из комнаты. Прошел на кухню, пошарил по шкафчикам и холодильнику. Очевидно, словил пустоту и потопал в прихожую, чтобы одеться и обуться. Спустился на первый этаж и начал гуглить, что есть рядом по продуктам питания. Нашел в соседнем доме очень неплохой ресторан и уже спустя двадцать минут выходил оттуда с порцией наваристого куриного бульона.

Вернулся в квартиру, достал упаковку с супом и двинул к ней. Сидит, привалившись к спинке кровати и пялится в телевизор без звука. Глаза красные, а ресницы мокрые.

Пинок в живот. Сильно.

Подошел ближе и поставил стаканчик на прикроватную тумбу, сложил руки в замок, а потом взял градусник и молча передал ей. Как в немом кино, честно слово.

Приняла и тут же сунула его себе под подмышку. А я чувствую, как у меня все внутри поскрипывает и жалобно стонет. И я бы хотел озвучить ей сейчас все то, что написал в том дурацком письме, которое теперь она уже никогда не получит, но не могу. Словно знаю, что ни одно слово не будет для нее веским или правильным. Но попытаться я был обязан.

– Яся, – говорю и она вздрагивает, а потом достает градусник, смотрит на него, тычет мне и шипит змеей.

– Вот, тридцать семь и четыре. Все со мной зашибись. Ясно тебе? Уходи!

– Давай поговорим.

– Общение? О, хочешь я тебе объясню на понятном для тебя языке, окей? Так вот, Аверин, общение – это как секс. Нужно вызвать желание у человека этим с тобой заниматься. Все остальное – насилие.

– Окей, не общайся. Хотя бы меня послушай. Я не спал с той девчонкой, я вообще ни с кем кроме тебя не спал с самого декабря. Я налажал, по-крупному, но я хочу все исправить. Хотя бы дай мне попытаться сделать это.

– О, как чудесно. То, есть, это не считается, если мои руки побывают у какого-то парня в штанах, так? Я могу сказать, что просто налажала и дело в шляпе, правильно ли я тебя понимаю, Аверин?

– Ясь…

– Зачем ты мне тогда звонил? В тот день, когда я улетела в Китай, м-м? – и этот вопрос как разрывной патрон бьет мне прямо в сердце. В ее глазах я вижу свой приговор.

Я могу ей соврать, но я не имею на это никакого права.

– Что же ты молчишь? Ты же так хотел поговорить! Отвечай, что ты хотел мне тогда сказать? Трахнуть меня как будто ничего не было или может вообще послать в закат? Это ты считаешь нормой? Что именно я должна прощать? Первое – неуважение, второе – просто свинство. О, просто убирайся отсюда! Это все грязь, и я не хочу пачкаться этим. Пусть это будет только твоя жизнь, мне такого счастья не надо.

Глаза в глаза, и я понимаю, что сегодня диалога не будет. Искра, еще одна, но запала нет. Чтобы я ей не сказал, она для меня не вспыхнет. Все гаснет. И во мне тоже. Ее слова – как стрелы и попадают они точно в цель. Встаю на ноги, киваю ей, а потом на тумбу, где стоит еда.

– Это суп, поешь, пожалуйста.

И ухожу, ловя в спину:

– Ключи оставь!

Ничего не отвечаю, только стискиваю в кармане связку и молча выхожу из квартиры. Звоню Светлане, отчитываюсь как есть, она обещает приехать ближе к вечеру, благодарит меня, но больше ничего не спрашивает. А что? Тут и так все понятно – нас больше нет. Есть я, который на ощупь бредет в темноте и она, которая гасит малейший луч моей надежды.

На первую пару не успел, зашел на вторую. Отсидел все, не проронив даже слова. Парни знали, что дела мои – дрянь, поэтому даже не пробовали лезть ко мне с лишними вопросами. После заехал домой, взял кое-что из своих вещей и зубную щетку, заехал в супермаркет и скупил половину ассортимента, дальше в ресторан за готовой едой, а потом опять двинул туда, где меня даже не ждут.

В квартире стояла абсолютная тишина. Зашел, померил температуру, вышел. Молча. Смотрит коршуном, что-то ворчит. К вечеру опять начинает температурить. Сбиваю, помогает плохо. Заглядываю в куцый гардероб, выуживаю новую пижаму.

– Надо переодеться, Ясь, эта влажная.

Берет при мне телефон и звонит Светлане.

– О, мама, здравствуй! А скажи-ка мне, родная моя, какого черта у Аверина появились ключи от моей квартиры? – последние слова она чуть ли не кричит, – Мама? Что значит позже объяснишь? Когда ты приедешь? Мама? – недоуменно смотрит на трубку и бормочет, – Сбросила.

– Хватит истерить, – смотрю я на нее и вновь протягиваю ей пижаму. Выхожу, а спустя пятнадцать минут возвращаюсь, но уже с очередной порцией легкого бульона.

Послушалась и переоделась.

Ставлю еду на столик у окна, потом возвращаюсь и тут же подхватываю ее на руки. Визжит, что-то пыжится сказать, но ее хватает только на мстительное:

– Ты…ты…

Усаживаю в кресло и начинаю флегматично менять постельное.

– Ешь, – тоном, не допускающим возражений, чеканю я, а потом заканчиваю и покидаю ее спальню.

Вот и все. Не хочет говорить? Ну ничего, подождем, а потом опять пойдем штурмовать неприступную крепость. Достал из сумки ноут и засел за учебу, чуть позже убрал ее посуду, померил температуру. Уже лучше и жаропонижающее давать не стал.