«А я не поддамся, — мысленно пообещал ему Рокотов. – Выкуси».

Зал заседаний являлся одним из самых больших на базе. Места в нем хватало для размещения с комфортом пяти тысяч человек, однако сейчас здесь присутствовали лишь трое: сам Рокотов, Ник Таллон и начальник звездной базы. Пустое огромное пространство нестерпимо давило со всех сторон. Воздух казался разреженным. Сердце то замедлялось, то норовило выскочить из груди или просочиться в горло.

«Если так погано под препаратом, не хочется даже думать, как было бы без оного, — подумал Рокотов. — В медицинский блок меня упрятать захотели?»

Пожалуй, не прими он кадо, все воспринялось бы намного печальнее. Теперь же Рокотов словно со стороны наблюдал за процедурой суда и размышлял отстраненно, исключив абсолютно ненужные и мешающие аналитическим рассуждениям переживания. И прекрасно понимал, что находится здесь, а не в кабинете начальника станции не просто так. Его зачем-то ломали, причем делали это аккуратно и показательно.

У каждого звездолетчика, привычного к жизни в тесной скорлупке космического корабля, имелась агорафобия. У кого-то она почти не давала о себе знать, а у других становилась чем-то патологическим, но, так или иначе, затрагивала всех. Из нее же вытекали не только проблемы и нелюбовь спуска на планеты, но и такая замечательная вещь как сплоченность экипажа. Во многом потому Ник и маячил где-то за левым плечом, хотя мог бы и не присутствовать на разбирательстве.

Рокотову было жутко находиться в зале. И начальник звездной базы попросту не мог об этом не знать. Значит, он давил вполне целенаправленно и осознанно. Однако не из-за расквашенного же носа землянина? С каких пор поселяне звездных баз поддерживают станционов и планетников настолько, чтобы объявлять войну дальней разведке? А ведь война — не пустой звук. Исследователи глубокого космоса – те еще психи и, воспринимая любого члена экипажа частью себя, а коллег по разведке – дальними родичами, ко всем остальным присматривались очень тщательно, готовые в любую минуту навесить ярлык «враг».

Если бы не кадо в крови, Рокотов нипочем не сообразил, какое оружие вложил ему в руки начальник базы, замкнулся бы в себе, страдал от обострившейся агорафобии и даже не подумал бы противоречить. Но точно не теперь. Сейчас он злился, но не яростно и бездумно, а расчетливо и с полным пониманием того, что достаточно лишь намекнуть в общем эфире об устроенном ему судилище, и данной звездной базе будет объявлен бойкот со стороны всех капитанов флота. И кто в этом случае проиграет? Уж точно не командор Максим Рокотов!

Стенами залу служили обзорные экраны, транслирующие вид звездного неба, передаваемый многочисленными зондами, окружающими базу. Свет был приглушен, вокруг простирался великий космос – пространство, которое никто и никогда не смог бы постичь. Вряд ли в науке вообще существовало слово, описывающее количество входящих в него звезд. Внимание привлекла краткая вспышка: возможно, на один из подходящих к базе кораблей попал одинокий пучок света и тот вспыхнул маленькой звездочкой. Во время эвакуации беженцев с Альта-Бен пучок самопроизвольно блуждающих фотонов попал в один из крейсеров сопровождения: «Асприн». Обшивку крейсеров специально делали матово-черной, как и всех военных кораблей флота. Без опознавательных маяков такой корабль терялся в темноте, и визуально обнаружить его было практически невозможно – только там, где космос не был черным или по тени, закрывающей звезды. Для обмана чужих бортовых систем у военных имелись еще более эффективные штуки. Так вот, после попадания в него пучка фотонов «призрак» засветился по абрису, а по корпусу несколько раз прошла радуга. Как же это оказалось красиво!..

Рокотов испытал чувство, сродни посетившему его в тот момент. Даже агорафобия притупилась. Казалось, космос вливался в него отовсюду, дышал в нем, пел и разгонял по жилам кровь с критически опасным содержанием звездного ветра: истинного наркотика космопроходцев, подстегивающего волю, удесятеряющего силы и сводящего с ума в конце пути.

— Назовитесь, капитан, — начбазы был родом из системы Вега, что накладывало свой отпечаток. Эдгар Готов обладал не просто басом, на шипящих тот уходил в область низких частот, отчего у собеседника в буквальном смысле тряслись поджилки.

Рокотов, одурманенный кадо, не чувствовал ни физического дискомфорта, ни страха. Его словно омывали воды незримого океана, и окружал прозрачный купол защиты. Улыбаться хотелось постоянно и, пожалуй, Ника он чувствовал сейчас так четко, как никогда. С первым помощником они не только приятельствовали, в моменты чрезвычайных ситуаций, когда времени катастрофически не хватало, они могли договориться с полуфраз, а то и слов, но никогда еще Рокотов не ощущал состояние Ника на уровне эмоций.

— Максим Рокотов, капитан с полномочиями командора, номер идентификации «ТН5-34566», звездолет серии «Х48-4. Исследователь» именование «Айза», — представился он по всей форме.

– Хорош…шо… — начбазы не являлся его непосредственным начальником, но разбирал все конфликты, происходившие на его территории. Эту самую территорию он воспринимал едва ли не частью себя, а потому нарушителю спокойствия ничего не светило априори.

По идее, кроме Готова на разбирательстве обязан был присутствовать представитель высшего командования флота (какой уж найдется на базе, а такой непременно обязан бы отыскаться), но тот отсутствовал. Обычно звездолетчики своих не бросали и по возможности смягчали наказание, а то и отыгрывали право взыскания у штатских «коллег» (домашний арест в собственной каюте на родном судне всяко лучше содержания в изоляторе, да и сроки отстранений от службы не шли ни в какое сравнение). Рокотова оставили без защиты, а вот в том, что принятое здесь решение будет считаться законным, сомневаться не приходилось. Его, разумеется, получится обжаловать, но судебные процедуры длительны, и сын квантовой суки (одной из неприятнейших по прохождению аномалий) добьется своего в любом случае — отстранения на срок до года.