— Пока я не поймаю эту мерзость.

— Главное, чтобы он тебя не поймал, — заметила Лера, — кстати…

Она похлопала себя по карманам и подала ему сложенный в четверо листок.

— Что за фараон? — Кир внимательно посмотрел на рисунок. С него смотрело существо, судя по пропорциям, невысокое, в меру изящное, с крупными миндалевидными глазами. Оно совершенно не походило на монстра, способного до смерти отделать Ки-И-аса и навести ужас, а потом и уничтожить братцев-акробатцев.

— Почему «фараон»? — поинтересовалась Лера.

— Ассоциативно. Я как-то нашел в паутине ролик, в котором нейросеть восстанавливала внешности исторических деятелей по скульптурам. Ну там Рамзеса, Клеопатры…

— Угу, — согласилась Лера. — И то ли я — так себе художник, чего, к слову, не отрицаю. То ли что-то с памятью моей стало. Он еще и на фанга непохож. И в тоже время я поклясться готова: напал на меня именно он, без прикрас и додумываний.

— Да… — протянул Кир, складывая рисунок и убирая в карман, — вполне может быть, но я подумаю об этом завтра.

— Уже сегодня, Скарлетт ты наша О’Хара.

— Если быть точным, часа через три. А ты чем займешься?

— Не усну, впечатлений слишком много. Я бы осмотрелась, но…

— В пень эти «но», — неожиданно для нее, сказал Кир. — Когда еще удастся поблуждать по «Сити»? Да и скучно, если ни с кем не познакомишься.

— Да?..

Кир кивнул, развернулся и поплелся в коридор.

— Ну ладно, — сказала Лера ему в спину, — даже если это у тебя с недосыпу, я такой шанс не упущу.

Спустя три часа, выспавшись, поразмышляв на тему «как я вляпался во все это и чем оно грозит», умывшись и приведя себя в относительный порядок, Кир вывалился в коридор. Тот оказался пуст, никто его не ждал, потому ничего не оставалось кроме пойти разыскивать собеседников самостоятельно.

Раньше здесь располагались квартиры сверхзажиточных горожан (только такие и могли себе позволить селиться в «Сити»), потом по району прокатилось несколько заказных убийств, и богачи предпочли переселиться в коттеджи за городом. Остались немногие, да и они согласились съехать, когда фанги положили глаз на небоскребы. В перераспределении собственности ни одного криминального случая не зафиксировали (и даже не заподозрили): кровопийцы вполне могли позволить себе выкупить здания целиком и у людского управления городом, и у убывших владельцев (те не слишком упрямились, получая достойные деньги и не желая иметь дело с новыми соседями).

Меж собой фанги взаимодействовали как-то по-своему, а вот с людьми очень быстро освоили товарно-денежные отношения и неплохо освоились в городе. Это ведь легко, когда необходимый и дорогостоящий ресурс течет в жилах и не требует навыков, умений, влития в коллектив и работы. Любой фанг становился богачом попросту регулярно посещая донорский центр и обменивая сангри на отчего-то ценимые «странными поедателями плоти» бумажки. Бумажки, на которые приобрести можно почти все, что понравится.

Долго искать Киру не пришлось: одна из дверей была приоткрыта, а раздававшиеся из-за нее голоса не вышло бы спутать с чьими-то другими.

— Нацизм… нацизм. А что это такое? — спрашивала Ижи, наверняка морщась. Она казалась Киру истым ребенком, несмотря на все пережитые злоключения. Только ребенок пытается докопаться до причин, по которым его кто-то не любит, и не понимает, причем здесь цвет кожи, национальность, вероисповедание или способ питания. — Мне кажется, это нормально: гордиться тем, что ты фанг или человек, или… ну не знаю, араб.

— То, что ты описываешь — национализм, и в нем, как по мне, нет ничего плохого, — сказала Лерка.

— И какая разница? — заинтересовался Ириз.

— Кардинальная. Закон рекламы знаешь? — вопрос был риторическим, потому Лерка не стала ждать ответов, а пояснила сразу: — Категорически запрещается говорить о недостатках конкурентов, нужно преподносить свои достоинства. К примеру: наш шоколадный батончик делается из лучшего натурального шоколада с минимальным количеством добавок, никаких красителей, доля какао-масла семьдесят пять, восемьдесят или даже девяносто процентов. Но никогда: наш шоколадный батончик лучше, чем у фабрики такой-то, эта фабрики вообще производит невесть что, ее давно следовало бы закрыть, а по сведениям компетентного и порядочного источника, который я вам не назову, уверен, ее директор безлунными ночами мучает котят. Это понятно?

Судя по тишине, кивнули оба: согласились, наверное. По крайней мере, никто не стал возражать. Даже Ириз.

— Вот с национализмом-нацизмом также, — продолжила Лерка. — Можно гордиться своими корнями, достижениями предков и страны, считать национальную кухню лучшей в мире, а людей самыми красивыми, умными, душевными — это абсолютно нормально. Но гордясь собой, нельзя принижать других, либо выклянчивать к себе особого отношения за какие-то давние несправедливости и обиды. Как только это начинается, национализм становится нацизмом.