Отношение уважения подразумевает, что в роли клиента, стремящегося пересмотреть свою жизнь и привести её к более осмысленным и приносящим удовлетворение результатам, есть достоинство и что быть выбранным для участия в таком поиске другого человека является предметом здоровой гордости. Это означает, что оба участника очень серьёзно относятся к своим ролям в происходящем и что терапия имеет высокий приоритет среди соперничающих забот в жизнях их обоих. Ни тот ни другой не опоздают на встречу и не отменят её без веской причины, а также не станут мимоходом рассказывать в других ситуациях о происходящем между ними.

Уважение означает, что и клиент, и терапевт осознают тот факт, что они оба участвуют в битве со смертью за жизнь одного или обоих из них и преданны этой битве. Смерть жизненных сил, возможностей, надежды, актуализации собственного потенциала — совершенно реальная трагедия, а её противоположность — подлинный триумф человеческого духа.

Динамичность

Идеальные терапевтические отношения постоянно эволюционируют и меняются. Это не такой способ быть вместе, который возникает в начале отношений участников и остаётся неизменным: он постоянно меняется по мере продвижения работы и проявления потребностей участников. В какие-то моменты терапевт может быть относительно пассивным и занятым исключительно демонстрацией понимания и приятия; в другие моменты весьма уместно быть в высшей степени активным, настойчивым и неуступчивым. В какие-то моменты клиент может искать руководства и поддержки, тогда как в другие моменты может существовать потребность бросать вызов любому руководству со стороны терапевта и настаивать на собственном способе двигаться вперёд. По моему мнению, хорошие терапевтические отношения невозможно описать в целом или абстрактно. Они гибкие и в каждый момент являются уникальными для двух участников в важных для них аспектах. Один и тот же терапевт будет иметь разные отношения с каждым своим клиентом, а один и тот же клиент будет иметь разные отношения с другими терапевтами.

Жизненность

Слово «жизненность» связано с самой жизнью. Это фокус работы партнёров по терапии. Его значение уже было обозначено выше, однако оно имеет дополнительные следствия, которые я бы хотел обрисовать здесь. Я уверен, что человеческая жизнь — гораздо более насыщенный, глубокий, непостижимый и менее понятый феномен, чем мы вообще можем себе представить. Для систем жизнеобеспечения (таких как общество, безопасность, мирные взаимоотношения между людьми) важно и даже необходимо накладывать ограничения на наши действия (народные обычаи, законы), однако нам не следует путать эти практические необходимости с естественными границами условий человеческого существования. С моей точки зрения, психотерапии часто приходится существовать на границе между принятым (конвенциональным) и неконвенциональным или вообще запретным.

Это означает, что глубинная психотерапия, стремящаяся помочь клиенту установить связь с самими корнями бытия в жизни, часто оказывается рискованным и сомнительным с точки зрения общества предприятием. Этот момент часто остаётся непонятным для тех, кто обладает лишь абстрактным знанием о том, что входит в интенсивную, меняющую жизнь психотерапию. Здесь ведётся работа с источниками насилия, убийств, самоубийств, изнасилований, преступного мышления, жестокости, кощунства, деструктивного распутства и другими импульсами и действиями, презираемыми цивилизацией и интеллигентными людьми. Многие люди признают это, пусть и неохотно, однако настаивают на том, чтобы терапия говорила об этих возможностях, не выходя за рамки уровня абстракции.

Такое видение человеческой природы в лучшем случае наивно и часто ведёт к намеренной слепоте. Границу между действием и субъективным импульсом не так легко увидеть или поддерживать. Глубинной психотерапии часто приходится парить над этой непростой и опасной границей или бывать с обеих её сторон. Лишь когда неодомашненным чувствам и желаниям, являющимся частью каждого из нас, позволяют проявиться и найти какое-то выражение, желательно контролируемое и приглушённое, возникает возможность проработки, позволяющей клиенту жить с внешним и внутренним равновесием, не навязывая себе вытягивающих энергию полицейских схем контроля.

Доверие

В этом аспекте гуманистическое видение человека довольно резко контрастирует со многими другими взглядами. Для Фрейда сексуальные и агрессивные импульсы человека были настолько безусловно разрушительными, что возможность защититься от себя самих лежала лишь в ограничениях, созданных обществом, а также в созревании самоконтроля и сублимации. Подобным образом традиционные религиозные воззрения стремились поймать и посадить в клетку дикого зверя, живущего внутри нас, и значительная часть аппарата современной культуры до сих пор построена на недоверии к человеческим импульсам.

Гуманистическая позиция состоит в том, что когда человеческим существам доверяют, когда им помогают смотреть в лицо любым чувствам и импульсам в неосуждающей атмосфере, когда им даётся возможность взвесить все альтернативы без необходимости немедленно действовать, — тогда и только тогда человеческие существа освобождаются от многовекового страха собственной природы и начинают жить целостно, тогда и только тогда они находят способы усилить синергию с другими.

Эта гипотеза о природе человеческой жизни радикальным образом отличается от той, согласно которой, насколько нам известно, на протяжении большей части своей истории жили мужчины и женщины. Я могу ручаться за тех, кто совершил путешествие к последним уровням терапии, описанным мной ранее: они — все без исключения — оправдали возложенное на них доверие. Однако верно и то, что это крайне малая доля клиентов — даже если к ним добавить всех клиентов всех терапевтов, прошедших через схожий процесс, включая тех, кто сообщил о подобных результатах: их общее число по-прежнему останется крайне малым. Тем не менее я и другие гуманистические психологи утверждаем: старый взгляд на человеческую природу настолько очевидно исчерпал себя, что нам необходимо найти новое, по-настоящему революционное видение. Мы также утверждаем, что наше видение по крайней мере отчасти эмпирически обосновано и заслуживает рассмотрения.

Хочу прояснить распространённое недопонимание: я не выступаю за отказ от контроля человеческих импульсов и действий. Если глубинная психотерапия чему-то меня и научила, так это тому, что каждый из нас способен на всевозможные чудовищные поступки [Bugental, 1974]. Простой отказ от цепей социальных условностей и закона означает безумие — это подтверждается многим происходящим сейчас в нашей культуре. На самом деле я выступаю за искренние и широкомасштабные попытки пересмотреть тот образ нашей природы, которым мы руководствуемся и который привносим в каждый этап своей жизни. (В [Bugental, 1971] это предложение описано более подробно.)