Шрифт:
– Спасибо, что подвезли, Денис Владимирович, — говорю я и хлопаю дверцей. — До завтра.
– С вами все в порядке? — вместо прощания спрашивает он через опущенное стекло, и сосед заинтересованно вскидывается в предвкушении свежих сплетен.
– Да, спасибо, — кое-как выговариваю я через комок в сжимающемся горле.
Новый ГИП окидывает меня недоверчивым взглядом и поднимает стекло. Я скрываюсь в подъезде, и кашлем меня накрывает прямо там.
Это ни черта не способствует тому, чтобы попасть правильным ключом в оба замка на двери квартиры — у соседа и то лучше бы получилось. А кашель заставляет всех сочувствующих не то что держать дистанцию, а вообще не высовываться из квартир и не заходить в подъезд, пока эта чумная не уберется с глаз долой.
Но один сумасшедший всё-таки находится.
– Меня ваш сосед в подъезд впустил, — сообщает Денис Владимирович с такими сложными щами, что становится ясно: градус непреходящей жизнедеятельности впечатлил и его.
Но не остановил от того, чтобы раздобыть где-то бутылку вина.
– Мне показалось, что вам не помешает компания, — смущённо признается он и выставляет перед собой вино, как щит ото всех невзгод мира. — В нормальных условиях я бы спросил, что вы делаете сегодня вечером, и пригласил бы куда-нибудь, но…
Некуда. А нынче вечером я сосредоточенно и с полной самоотдачей реву. Как и вчера. Так себе исходники для романтического времяпровождения.
Зато нервный смех наконец-то перекрывает кашель, и я попадаю ключом в замочную скважину. Гип-гип ура мне.
– В нормальных условиях, — кое-как выговариваю я и осекаюсь: кашель так посадил голос, что я звучу как Бэтмен, а последнее, что миру сейчас нужно, — это ещё одна летучая мышь.
В итоге я просто машу рукой, и Денис Владимирович послушно ступает в прихожую, держа перед собой бутылку, как оберег.
Штопора у меня нет.
И готовой еды, конечно же, тоже. И вообще сейчас не тот момент, чтобы принимать гостей, — что глобально, что для меня лично.
Но мы договариваемся озадачить какую-то особо шуструю доставку суши, и в ожидании курьера я ставлю чайник и бессовестно припрягаю гостя отмывать кофе-пресс, который используется вместо заварника.
– Что вы обычно делаете по вечерам? — гость с любопытством оглядывается и послушно тащит кофе-пресс в раковину.
– Пишу, — честно отвечаю я, инспектируя полку с чайными смесями.
Дахц сейчас вот очень кстати. И, наверное, облепиха.
Гость ставит очередной рекорд по сложности щей. Без респиратора это особенно бросается в глаза, потому что мимика у него богатая и к сдержанности не приученная, и у меня вырывается:
– Да, записываю все сэкономленные слова, которые не произнесла вслух, — предельно серьезно признаюсь я и начинаю размышлять, кому бы из персонажей можно было приписать вот такие сложные щи и не порушить образ.
И как бы вообще заменить это выражение, потому что в средневековый антураж женского фэнтези с балами и принцами щи вписываются плохо. Особенно сложные.
Глава 3.2
– Должно быть, очень объемные произведения получаются, — заключает Денис Владимирович и только потом спохватывается: — То есть, я имел в виду…
Но я уже смеюсь — нервно и отрывисто, потому что на этот раз смеяться больно. Горло не одобряет излишнюю нагрузку и всячески намекает, что лучше и дальше размышлять о щах. Сложных. Молча.
– Нет, но их много, — все-таки отвечаю я так хрипло, что фразу приходится запить водой.
После этого я начинаю справедливо опасаться задушевных разговоров, но вместо них получаю наглядную иллюстрацию, почему Андрей Анатольевич так хотел нанять именно этого ГИПа. Денис Владимирович на какое-то мгновение все-таки пасует, кривит губы, отводит взгляд, так мучительно подыскивая слова, что его щи готовятся потеснить на пьедестале квантовую физику, — и травит какую-то дурацкую байку про свою тетку, которая решила всенепременно составить фамильное древо семьи и с удивлением обнаружила в родственниках поэта-песенника из-под Чернигова. К байке прилагаются попытки изобразить гитарные переборы при отсутствии гитары и какой-то смутно знакомый мотивчик, а мое участие в беседе ограничивается своевременно округленными глазами и парой кивков. Горло одобряет.
Я, кажется, тоже.
Хотя про теток лучше не вспоминать. А то ассоциации какие-то дерьмовые.
Денис Владимирович будто мысли читает. Начинает перебирать вслух всех родственников и знакомых, имеющих хоть какое-то отношение к письменному жанру, — набирается на удивление много. Он не может вспомнить удачную байку про каждого, и имена для меня сливаются в какую-то мельтешащую карусель, но это успокаивает. Напоминает, что где-то продолжается нормальная жизнь.
Курьер с суши опаздывает. Но Денис Владимирович умудряется не только заполнить беззаботной болтовней все время до его появления с фирменным пакетом наперевес, но и держать марку даже с набитым ртом. Я слушаю — не столько истории про бесконечных родственников, сколько просто голос. Звучание вводит меня в какое-то почти медитативное состояние, и соображать я перестаю окончательно.
Во всяком случае, это единственное объяснение тому, что я не выставляю его до самой ночи. Но и инициативы никакой не проявляю, и он спохватывается сам:
– О, уже так поздно…
Я машинально смотрю на часы и так же машинально, не включая голову, киваю. Только не могу вспомнить, какие цифры только что увидела, и снова поднимаю руку.
За нее-то меня и пожимают на прощание, не слишком разбирая, правая она или левая. Я что-то автоматически отвечаю, вроде бы даже вписываясь в стандартные формы вежливости, закрываю за гостем дверь и снова смотрю на часы.