«Све-то-зар, мамочки, ну кто так детей называет... Все как с ума посходили в последнее время с этими именами новомодными. Или наоборот, старомодными? Ладно, не мне судить.»

Я своё имя не любила, хотя мама утверждала, что это самое древнее в мире женское имя, а значит, самое лучшее, потому что самое живучее. Слабые отсеялись в процессе эволюции, а моё только мощью прирастает. Лично мне это было как-то не заметно, я мечтала вырасти и стать серьёзной взрослой Марией Анатольевной, чтобы перестать быть Машей, Маруськой или, упаси единороги, Манюней. Но до Марии Анатольевны мне ещё нужно было начать и закончить одиннадцатый класс, поступить в универ, а потом — высший уровень — найти серьёзную работу. В своих мечтах я сурово и справедливо управляла частной библиотекой, хотя в реальности ездила раз в неделю в Питер на курсы бухгалтеров, мама говорила, это «запасной вариант».

Медитативные мысли окончательно уплыли от парней к книгам, перед глазами выросли огромные книжные шкафы, длинными-предлинными рядами, и между ними я, бегу единорогом, грива радужная, улыбка во всё лицо, а на груди бейджик: «Мария Анатольевна, самый главный библиотекарь».

— Маша! Ты о чём думаешь?

Я открыла глаза и увидела сурово смотрящую на меня Сашеньку, которая уже домедитировала и теперь следила, чтобы я тоже всё сделала как надо, а не тяп-ляп. Я изобразила пристыжённое лицо, шмыгнула носом и призналась:

— Представляю себя единорогом. Радужным. Нельзя?

Она нахмурилась, задумалась и кивнула:

— Можно. Пойдём, я есть хочу.

Я встала, забросила на плечо рюкзак и пошла за ней, теребя в руках блокнот, в котором ничего не написала. Она посмотрела на блокнот, потом на моё мечтательное лицо, поняла, что у меня всё ещё в гриве ветер с запахом книжных страниц, махнула рукой и промолчала. Я спросила:

— А ты уже себе написала?

— Не, я пока на маме тренируюсь. Там тонкости есть. Суть в том, чтобы написать не только хорошие черты, но и недостатки, с которыми ты готова мириться. А то, если не написать недостатки, то они будут какими-то неожиданными, и не факт, что приемлемыми. Я в первый раз забыла об этом и не написала, появился мужик — конфетка, просто идеальный, — она приложила пальцы к губам жестом «белиссимо», потом понурилась и добавила шёпотом: — А потом он напился и за ним жена пришла.

— А что мама?

— Мама не знала, — махнула рукой Саша, — я его не познакомила ещё с ней, просто заметила, что это он.

— А как ты поняла?

— Он подходил по всем параметрам. А потом я ещё лайфхак придумала — стала писать особую примету, какую-нибудь родинку или шрам, или странный рисунок на одежде, или чехол для мобильника необычный, чтобы сразу узнать и понять, что это он.

— Круто. Надо и мне так сделать.

— Делай, — она сначала задумалась, как будто сомневалась, но потом решительно кивнула: — Да, делай, будет хорошо.

— Спасибо, — я открыла блокнот и дописала: «Добавить особую примету».

Дальше мы шли молча, прошли мимо ресторана, в котором работала администратором Сашина мама, и где каждый вечер появлялись новые белиссимо-мужики, пили, а потом их забирали жёны. В нашей деревне их была тьма, с началом лета они приезжали из Питера по пятницам и уезжали утром в понедельник, их семьи иногда оставались на всё лето, некоторые приезжали ещё и зимой на праздники, но в основном жизнь кипела и била ключом с мая по сентябрь, по улицам ходило столько народа, как будто весь Питер приехал купаться в наших озёрах и дышать нашим сосновым воздухом. Естественно, парней нашего возраста тоже приезжало много, и женаты они были гораздо реже, чем взрослые мужчины, так что загадывать именно сейчас было отличным решением.

«Надо заняться. Приду домой и всё напишу.»

Когда мы дошли до Сашиного дома, то она как-то подозрительно прислушалась и замедлила шаг, я тоже прислушалась — со стороны крыльца доносился странный деревянный стук, не как будто молотком, а как будто деревом по дереву. Мы осторожно выглянули из-за угла и синхронно спрятались обратно, посмотрели друг на друга круглыми глазами — на крыльце, прислонившись спиной к двери, сидел здоровенный, просто огромный мужчина в деловом костюме, мял в руках букет алых роз и рыдал, с силой стуча затылком в дверь.

Саша отвела глаза, изображая неубедительную невинную нипричёмность, достала телефон и набрала единичку.

— Ма? Всё хорошо? А кто это у нас под дверью страдает? Ладно.

Она положила трубку и жестом пригласила меня проходить, я ещё более вежливым жестом пригласила её проходить первой, шаманку такую. Она вздохнула и пошла.

Дверь загремела замком, мужчина вскочил и вытер лицо, заглянул в щель, умоляюще спрашивая:

— Елизавета, вы передумали?

— Отойдите, мне ребёнка впустить надо! — заявила Елизавета, которую я называла тётей Лизой и любила почти так же, как Санюшку, они были очень похожи. Мужчина неловко посторонился, пытаясь разминуться на узком крыльце между дверью и нами. Впустив нас, Сашина мама сразу же закрыла дверь и заперла на замок и цепочку, посмотрела в наши заинтригованные блестящие глаза и вздохнула, отмахиваясь от вопросов Сашкиным любимым жестом «ой, да что вам объяснять, вы всё равно не поймёте».

— Мам? — протянула Саша.

— Ни! Единого! Слова. Пожалуйста, — подняла ладони тётя Лиза, артистичным жестом смела с лица чёлку и развернулась к нам спиной, потом развернулась обратно и сказала: — Суп! Потом картошка с котлетами, грейте сами.

— Хорошо, — заулыбалась я и побежала вприпрыжку греть, а Саша пошла подмурлыкиваться к маме, пытаясь втиснуться к ней подмышку и заглянуть в глаза:

— Ну мам! Он тебе не понравился?

— Жена его мне не понравилась, Саша. Тебя это почему волнует? Опять колдуешь? Я тебе говорила, хватит уже.