— Как и вы, — заметил граф. Калиста сделала какой-то неопределенный жест.

— Он образованный, культурный человек, в отличие от большинства других артистов цирка, — многие из них не умеют ни читать, ни писать. Мне кажется, между нами неизбежно должно было найтись что-то общее.

— К тому же не надо забывать, что вы очаровательная молодая девушка, — сказал граф, и снова в его голосе прозвучала ирония.

— У меня такое чувство, что вы осуждаете меня, — заметила Калиста, немного помолчав. — Я не виновата, что Коко полюбил меня или что Мандзани обратил на меня внимание.

— Не виноваты? А кто виноват, что вы вообще очутились в цирке? Вы представляете себе, что могло бы случиться, останься вы там чуть подольше? — Калиста ничего не ответила, и граф продолжал:

— Может быть, вы воображаете, что этот поэтический Коко спас бы вас от Мандзани?

По выражению ее лица он догадался, что она уже думала об этом раньше.

— Мне никогда не приходило в голову… что могут возникнуть… неприятности такого рода, — пробормотала она с запинкой. — Когда Босс предложил мне остаться и выступать в его цирке вместе с Кентавром, я подумала, что само Небо послало мне этот выход; это была возможность зарабатывать деньги и жить самостоятельно, не возвращаясь к маме. — Она взглянула на графа с упреком. — Мама никогда бы не нашла меня. Не понимаю, зачем вам надо было вмешиваться?

— Неужели вы все еще так наивны, что не понимаете, как вовремя я появился? Меня просто Бог послал! — воскликнул граф. — Вы представляете себе хоть немного, чего добивался от вас Мандзани?

— Он предложил мне… жить с ним, как… как будто я его жена, — неуверенно проговорила Калиста, — а этого я никогда бы не смогла сделать, потому что он… был мне противен!

— А что бы вы сделали? Разве у вас был выбор? Глаза ее заблестели, а лицо страшно побледнело, когда она заговорила:

— Пока я жила дома, я всегда думала, что могу… позаботиться о себе, что я вполне могу прожить одна, без посторонней помощи, но это оказалось так… страшно… быть совершенно одной, без всякой поддержки.

— Больше с вами такого никогда не случится, — твердо сказал граф, — и, мне кажется, Калиста, что когда вы будете читать благодарственные молитвы, — а я полагаю, вы обязательно сделаете это, — вы должны поблагодарить Бога за то, что он спас вас, позволив вам избежать всех опасностей, и что этот печальный период вашей жизни остался позади!

— И все же я ни о чем не жалею! — возразила Калиста. — Я многое узнала о людях; об их доброте, мужестве и стойкости. Я увидела также, как нежно, всей душой можно любить животных и заботиться о них! — Голос ее потеплел:

— Например, укротитель тигров по-настоящему любил своих зверей: на арене они рычали и казались очень свирепыми, а он мог спокойно сидеть в их клетке, расчесывая им шерсть и беседуя с ними. Девушка улыбнулась. — Цирковые артисты называют своих диких питомцев «кошками», и те действительно ведут себя в точности так, как милые и добродушные домашние кошки!

— Я по-прежнему нахожу, что вы вели себя крайне безответственно и безрассудно, — заметил граф, — и в то же время я восхищаюсь вашим мужеством. Не могу себе представить, чтобы какая-либо другая женщина из моего круга могла бы работать в цирке да еще и получать от этого удовольствие!

— Мне нравилось, когда Кентавру аплодировали, — призналась Калиста, — и было что-то очень трогательное в том, как детишки визжали от восторга, когда он, по ходу номера, доставал из кареты мешок с золотом и нес его нищему старичку в лохмотьях.

— Как вам удалось научить его всему этому?

— Кентавр понимает все, что я ему говорю. Граф засмеялся:

— В одном я совершенно уверен, Калиста, — любой человек, который полюбит вас, — включая и вашего собственного мужа, — вскоре поймет, что самый опасный его соперник в борьбе за ваше сердце — Кентавр!

Калиста как-то странно посмотрела на него, и граф, желая загладить неприятное впечатление от своих нескромных и назойливых расспросов, спросил с улыбкой:

— Вы сказали, что цирковые артисты называют диких животных, вроде тигров и львов, «кошками». Наверное, у них вообще есть свой жаргон?

— Коко объяснил мне, — ответила Калиста, — что в каждой стране у цирковых артистов есть свой, особый язык, который знают только они. Это тайный язык, который не могут понять посторонние, и цирковые ревниво берегут его секреты.

— Почему? — поинтересовался граф.

— Для того чтобы спокойно обсуждать свои дела в присутствии «зануд», — то есть чужаков, вроде вас; вы можете находиться рядом и не понять ни слова из того, о чем они будут говорить.