Мы с братом и сестрой пережили сложные времена и слишком тесно контактировали с болезнями, беспомощностью, смертью и страхом. С тех пор как я занимался серфингом в молодости, мне довелось наблюдать, как мои престарелые родители падают и ранятся. У них появился сильный страх падения, и они продолжали падать снова и снова. Однажды мама споткнулась о бордюр, гуляя по Нью-Йорку, и упала вперед. На следующий день она выглядела так, словно ее сильно избили, лицо стало похоже на картину Джексона Поллока [25] – в синих, фиолетовых, красных и черноватых тонах. «Я не помню, как это случилось», – заявила она мне в тот день.

Вспоминая этот и еще некоторые другие случаи, я признался инструктору, что очень боюсь упасть. Фармер занимался серфингом едва ли не с третьего класса, он ответил, что тоже боится, но старается относиться к своим страхам философски: «Нельзя позволять страху становиться на твоем пути к мечте. Он будет тебе мешать. Страх сдерживает тебя и внушает тревогу».

«И что же мне делать, когда я падаю?» – спросил я.

Он посоветовал научиться правильно падать. «Падай плашмя, – добавил он, – так не поцарапаешься о камни. Не надо нырять головой вперед. И будь так грациозен, как только можешь». Я решил, что этот совет можно применить к любым падениям: быть сосредоточенным. Бросить вызов страху, научиться падать правильно, следить за головой. Если падение неминуемо, плыть по течению и постараться сделать это с некоторой долей изящества.

И когда в то утро в конце занятия настало время последней волны, я собрал воедино все советы наставника и свой собственный опыт и вскочил на доску. Сконцентрировавшись на имени Джесси, я поймал волну и доплыл на ней до самого берега. Я ликовал. А потом упал, плашмя. На самом деле, я просто не знал другого способа сойти с доски.

Жена моего брата наблюдала за этим триумфальным заплывом. Когда я вынырнул из-под воды и она убедилась, что я не пострадал, она язвительно заметила: «После каждого падения снова встаешь».

Подбирая очередной наряд «не по возрасту», я всякий раз вспоминаю свою мать и ее бордовый гардероб в стиле «Пуччи» [26] , так что вряд ли я стану слушать скептиков, которые советуют одеваться в соответствии с возрастом.

– Мам, что это такое? – с притворным ужасом спросил я, войдя в ее спальню. Занятие ее было довольно обыденным: она лежала на огромной кровати и читала книжку. Но что на ней было надето! Из-под стильной ночной рубашки Miss Elaine виднелось шелковое нижнее белье фиолетового цвета. Ей было уже далеко за восемьдесят, но она выглядела откровенно гламурно. Одному моему другу его мама как-то заявила: «Я, может, внутри и убогая старушка, но снаружи я так выглядеть не буду».

Я всегда знал, что моя мать, хотя днем и выглядела простушкой, по вечерам всегда одевалась, словно девушка от Пуччи или Гуччи. Она всю жизнь обладала сексуальностью барышень со страниц «Cosmo», однажды даже произошел случай, когда этот образ показался мне неуместным для матери. Однако она чувствовала себя в своей тарелке вне зависимости от того, сколько своего тела она оголяла. Она с вызовом относилась к прописным истинам мира моды и никогда не следовала ни одному из его правил, связанных с возрастом. Она не обременяла себя сексистскими или возрастными ограничениями в духе «никаких мини-юбок после сорока» или «запрет на открытые плечи после пятидесяти».

Пока мы болтали в тот день, я заметил на ее туалетном столике свадебную фотографию шестидесятилетней давности. Моя мать со своим французским именем Марго не была похожа ни на одну невесту из 1950-х (разве что на Элизабет Тейлор с фиалковыми глазами на свадьбе с Майком Тоддом в 1957 году). Мама выбрала коктейльное платье из шантунга [27] с глубоким вырезом (так называемый крой халтер) и прекрасно подчеркивающей ее фигуру юбкой-годе. Под такое платье пришлось отказаться от бюстгальтера. Из украшений на невесте было только простое обручальное кольцо, подаренное моим отцом (позже она его переделала) и часы «Cartier Tank». На ней не было даже сережек! Ее мать, дама из Верхнего Вест-Сайда, умоляла ее выбрать более традиционный наряд, но она отказалась. Мало того, она не захотела, чтобы ее сестра стала подружкой невесты, но это уже совсем другая история. Она всегда умела нарушать традиции, раздражая этим всех близких и родных людей.

«Чему улыбаешься?» – спросила она, словно прочитав мои мысли о ее ночном наряде. Незадолго до этого мой партнер поругался со мной по поводу неподходящей одежды, которую я ношу. Он не одобрял мои ярко-оранжевые узкие джинсы и утверждал, что укороченный темно-синий вельветовый блейзер от Билли Рида [28] – «слишком молодо» для меня, хотя консультант в бутике Билли Рида (бывшая Мисс Америка) заявила, что «он мне очень идет». А я предпочел все это спортивному пальто с большими лацканами и массивными плечами, уже не говоря о плиссированных брюках – пережитках 1980-1990-х, столь популярных среди моих сверстников.

«Я лишь задумался о том, насколько мы похожи», – ответил я маме.

Мои вкусы в одежде не всегда были такими… э… буйными. После двадцати лет я начал одеваться в «Brooks Brothers» [29] . У меня даже был любимый продавец в главном магазине на Мэдисон-авеню – Ларс. Он следил за тем, чтобы я выглядел «опрятно», носил только натуральные хлопковые рубашки на пуговицах, широкие брюки со складками на талии и недорогие мокасины. И все в клетку, очень много клетки. К тридцати годам у меня было не меньше дюжины ремешков для часов самых разных цветов, и каждое утро я подбирал их к своим клетчатым рубашкам всех цветов радуги и поясам с вышитыми на них парусниками, дельфинами и собаками.