Шрифт:
— Просто ты придираешься ко мне… Замазать окна… Да их, может быть, еще открывать придется…
— У себя лично, около своего стола, в октябре месяце я открою окно только для того, чтобы выброситься из четвертого этажа…
— Мы живем в шестом.
— Тем печальнее для нашей семейной жизни.
— Топить печки… В октябре… Ты с ума сходишь… Я сейчас позову Дашу… Даша! Даша!
— Звонят, барыня?
— Нигде не звонит. Скажите, Даша, наши соседи топят?
— Соседи? Топют? В октябре месяце… Да что вы, барыня…
— Ну вот видишь… А там же интеллигентная семья.
— Может быть, соседи разводят белых медведей, Даша?
— Як им только на кухню забегала… Не знаю.
— Не говори глупостей, не задавай дурацких вопросов…
— Может быть, наши соседи приглашают на чашку чая всех знакомых моржей…
— Ты… идите, Даша… Ты просто хочешь поссориться?
— Ничего подобного… Если вы не думаете топить, по крайней мере, перед тем как я сажусь работать, увертывайте меня в теплое одеяло, ставьте около меня керосинку…
— У тебя все смех… Сожжем теперь все дрова, а что к нету делать будем?..
— Летом, особенно в июле, вообще можно перестать отапливать жилые помещения.
— И теперь так посидишь… Ты, жилое помещение…
* * *
Просыпаясь, в октябре месяце, в нетопленой комнате, сладко думать о знакомых, кончивших молодую жизнь быстрым наложением на себя рук. Погода на улице — жидкая больничная овсянка — мокрая, холодная, скользкая.
— Чего же ты лежишь? Проснулся ведь. Знаешь сколько времени?
— Знаю, — тупо говорит человек, разлежавшийся в тепле, — половина восьмого. Пополуночи.
— Пополуночи… Ты еще лежи больше. Половина двенадцатого.
— Не может быть, — неохотно сдается теплое существо в постели, — часы вперед идут. У них и стрелка такая. Краешек отбит.
— Ты хоть туфли надень.
Осторожно высунутая из-под одеяла нога бережно пробует туфлю. Впечатление получается неважное, потому что нога сейчас же быстро прячется под одеяло.
— Холодно, — жалобно поясняет ее владелец, — и туфли холодные…
— Что же, кипятком их прикажешь полить? Вставай.
— Мне, собственно, сегодня торопиться особенно не…
— Может, тебе обед в постель принести? Да? Да?
— Потопили бы, хоть на ночь…
— Погоди недели две, топить начнем…
— Что же мне, две недели в постели лежать?..
— А по мне хоть месяц… Черт с тобой.
Может быть, вы тоже любите холод — тогда извиняюсь.
Пути экранотворчесгва
I
Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда.
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда.
II
— И птичку переделать могу, — хмуро согласился безработный литератор Нудакин, — только за это особо.
— Что же вы, может быть, за паршивую птичку триста рублей попросите? — с недоверием спросил представитель, кинематографический предприниматель.
— И птичка работы требует, — уклонился Нудакин, — такое стихотворение в драму переделать, это тоже, знаете…
— Он мне говорит… Птичка — купеческая вдова, ветка — шестиэтажный дом, солнцу взойдет — Семен Иванович какой-нибудь приедет, обольститель…
— Фарс дешевле могу. Птичка — Катька, горничная бывшая, шансонетка…
— Это уж вы — «По улицам слона водили» в фарс переделывайте… Назовите слона Рабиновичем, а вместо хобота ему тещу…
— Так не могу, знаете, меньше двухсот… А пятьдесят — это уже не деньги…
— Только сценарий скорее…
III
«НОВОСТИ КИНЕМАТОГРАФА»
Известный писатель Нудакин переделал для кинематографа известный романс «Птичка не знает, гнезда не свивает» в большой психологический роман. Ставит известная фирма «Драпкин и Ердылаков». На постановку затрачивается 60 тысяч 42 коп. Известный Нудакин получил за известный сценарий известных 4 тысячи.
* * *