Из боязни поссориться с императором он перешел к более скромному проекту и предпринял завоевание Нормандии. Но Ричард был освобожден 4 февраля 1194 г. А он был воителем опасным и богатым. Война, которую начали вести между собой оба короля и которая, прерываемая перемириями и временным миром, продолжалась пять лет, была жестокой. Филипп-Август, несмотря на все свое мужество не устоял бы, если бы папа Иннокентий III не заставил противников, забывших о Святой Земле, заключить перемирие в 1199 г. и если бы несколько недель спустя не умер Ричард, убитый при осаде одного лимузенского замка.

Филипп-Август снова стал надеяться на распадение анжуйской державы. Бароны Бретани, Анжу, Турени и Мэна поддерживали против Иоанна Безземельного молодого Артура, сына Жоффруа Бретонского, воспитанного при дворе короля Франции. Но Иоанн был признан королем в Англии и герцогом в Нормандии. Его побуждала и им руководила неутомимая мать его, старая Алиенора. Он был хорошо снабжен деньгами, ему хорошо служили. Выше мы видели, что именно в это время Иннокентий III готовился наложить интердикт на Францию. Филипп решил подождать более благоприятного случая, и был заключен мир в Гулэ, близ Гальона, 22 мая 1200 г. [562] Иоанн отказался от области Эврё, от части нормандского Вексена и от Берри. Его племянница, Бланка Кастильская, должна была выйти замуж за Людовика, наследника французского короля. Иоанн принес ленную присягу (оммаж) Филиппу-Августу и заплатил огромный «рельеф» в 20 000 марок стерлингов. Так, без сомнения, возникла значительная часть военной казны, которой Филипп-Август собрался в скором времени воспользоваться, чтобы отнять у Иоанна его наследство.

Основной причиной победы Капетингов над Плантагенетами было личное превосходство королей Франции, Филиппа-Августа, Людовика VIII и Людовика Святого, сравнительно с Иоанном Безземельным и Генрихом III.

В течение этого периода Филипп-Август, выздоровевший от неврастении, полученной им на Востоке, избавившийся от своего страшного врага Ричарда Львиное Сердце, преисполненный доверия к будущему, достиг полного расцвета своей деятельности. Именно в это время автор Турской хроники мог изобразить его, как «красивого человека, хорошо сложенного, с улыбающейся физиономией, лысого, с красным цветам лица, склонного хорошо выпить и хорошо поесть, чувственного…, предусмотрительного, упрямого…, скорого на решения и осторожного, любящего посоветоваться с людьми незначительными» [563] . Другие говорят нам, что он одевается скромно, старается говорить кратка и умеет заставить себя бояться [564] . Его упорная энергия в выполнении своих планов умерялась только изворотливостью его ума и политическим благоразумием, которое редко его покидало. Воля его подстрекалась огромным честолюбием. То была эпоха, когда благодаря поэтам и историкам каролингская легенда пышно расцвела и когда капетингская династия, благодаря браку Филиппа-Августа с Изабеллой Геннегауской, ведшей свой род от Карла Лотарингского, хочет связать себя с родом Карла Великого. В последние годы XII в. Жилль Парижский сочиняет своего Carolinus для Людовика Французского, сына Филиппа и Изабеллы, и предлагает ему взять за образец своего великого предка [565] . Положительный и практический ум Филиппа-Августа не был, однако, недоступен химерам мировой империи. Его современник Джеральд Камбрейский приписывает ему следующие слова: «Удостоит ли бог когда-нибудь меня или другого короля Франции милостью вернуть королевству Франции его прежнее положение и то величие, которое у него было во времена Карла [566] . Другой говорит, что Филипп «думал, что одного человека достаточно, чтобы управлять миром» [567] . Мало вероятно, чтобы Филипп грезил о том, чтобы отнять императорскую корону у Оттона Брауншвейгского [568] , но он был одержим мечтой соединить короны Франции и Англии.

Ему противостоял для защиты короны и французских ленов Плантагенетов полубезумный. Мы со своей стороны думаем, что Иоанн Безземельный был одержим душевной болезнью, в настоящее время ставшей известной и описанной современными психиатрами, а именно периодическим психозом. Удивительно, что современные историки могли ошибаться относительно этого и думать, например, что Иоанн был человеком злым, творящим зло обдуманно и хладнокровно, который не поддавался господству страсти над собой и поэтому тем менее заслуживал оправдания. Иоанн, наоборот, был человеком неустойчивым и невменяемым. К тому же он нес на себе бремя тяжелой наследственности со стороны своего отца Генриха II; среди его анжуйских предков были сумасшедшие и бешеные, и жизнь Фулька IV Угрюмого представляет своеобразную аналогию с его жизнью.

Если Иоанн был подвержен приступам яростного гнева, во время которых «глаза его метали молнии и он весь синел» [569] , то это была слабость, очень распространенная в те времена. Он получил ее от своего отца Генриха II, так же как и его брат Ричард. Гораздо характернее была его неспособность, действительно болезненная, кончать то, что он начал, и (в начале своей жизни) оставаться на той стороне, которую он себе избрал; он изменял всем, кто старался привлечь его на свою сторону: своему отцу, своему брату Ричарду, своим союзникам, своим друзьям, своим баронам, даже тогда, когда самый очевидный интерес заставлял его оставаться им верным [570] . К этой неустойчивости присоединялось вздорное фанфаронство и циничное легкомыслие, возмущавшие духовных лиц: он не был в состоянии даже во время какой-нибудь церемонии, например, коронации его, как герцога нормандского, держать себя прилично. Но в Особенности его военная и политическая карьера дает нам самые ясные указания о его душевном состоянии. Во время войн, которые вели с ним Филипп-Август и его сын, его поведение представляет собой поразительную смену болезненного возбуждения и депрессии. Гервазий Кентерберийский ясно определил ее: он показывает Иоанна в начале его царствования действующим, мужественно, потом так, что над ним насмехались и называли «вялым мечом»; затем воспрянувшим и ведущим победоносную войну, чтобы снова сделаться при первых же дурных вестях слабым и трусливым; наконец, в дальнейшем заслуживающим репутацию такой жестокости, какой не отличался ни один из его предшественников [571] . Что касается его невменяемости, то даже враги признавали ее в нем. Капеллан Филиппа-Августа Вильгельм Бретонец говорит о «бешеных поступках, от которых этот несчастный не мог удержаться, чтобы не совершить их» [572] . На него смотрели, как на одержимого бесом. Англичанин Роджер Уэндойер рассказывает о той праздной жизни, которую Иоанн вел в то время, как Филипп отнимал у него Нормандию: Иоанн, говорит он, имел улыбающееся лицо, как будто все ему удавалось; думают «что на него напустили безумие при помощи колдовства и порчи» [573] .

Известно, что в средние века сумасшедших часто считали одержимыми бесом. Все симптомы, которые мы только что перечислили, являются симптомами периодического психоза или циклотимии. Противником Филиппа-Августа был маньяк.

Размеры и характер настоящей книги не позволяют нам подробно описать все фазы крушения «анжуйской империи». Следует, однако, остановиться на феодальном конфликте, который мы находим в самом начале его. Именно жалоба баронов Пуату дала Филиппу-Августу повод призвать короля Англии к суду своей курии и отнять у него на законном основании те из его французских ленов, которые он мог завоевать.

Короли Англии с тех пор, как Филипп-Август владел Берри, имели надежное сообщение северной части анжуйской державы с Аквитанией только при условии, что они могут рассчитывать на верность сеньоров Марш, Ангумуа и Лимузена. Генрих II и Ричард Львиное Сердце вели беспрестанные войны с графами Ангулемскими и виконтами Лиможскими и наложили руку на графство Маршское, на которое заявлял притязания Ангулемский дом. Временами их союзником был один род из Пуату, прославившийся во время крестовых походов, род Лузиньянов, который так же требовал себе графство Маршское. Старая Алиенора и Иоанн Безземельный признали это графство владением Гуго Лузиньяна. Одемар, граф Ангулемский, и его брат Эмар, виконт Лиможский, со своей стороны, нашли поддержку в Филиппе-Августе. С апреля 1199 г. все трое подписали договор. «Я явился к сеньору королю, — заявляет Одемар, — и заключил с ним союз в том, что я каждый день буду помогать ему всеми своими силами и не покину его по своей доброй воле». Филипп, со своей стороны, обещал ему «оказать справедливость при помощи решения своей курии по делу о Маршском графстве» [574] . Но непостоянство Пуату недаром вошло в поговорку. Оба дома — Ангулемский и Лузиньяны — примирились. Гуго Черный Лузиньян и Изабелла, единственная дочь и наследница графа Ангулемского, обменялись обещанием вступить в брак («par paroles de present»), что предшествовало бракосочетанию. Таким образом, дом Лузиньянов соединил бы впоследствии Ангумуа и Марш. Советники Иоанна Безземельного заметили опасность и привлекли на свою сторону непостоянного графа Ангулемского. Внезапно, воспользовавшись отсутствием Гуго Черного и при содействии Одемара, Иоанн Безземельный женился на юной Изабелле 30 августа 1200 г.; его тесть должен был получить в награду графство Маршское. Иоанн обеспечивал, таким образом, за собой в будущем владение сеньориями, на которые рассчитывали Лузиньяны. Это был очень ловкий ход [575] . Надо было бы его дополнить и подкрепить, успокоив, Лузиньянов щедрым вознаграждением. Они его тщетно ожидали до пасхи следующего года, потом, — обратившись с жалобой к верховному сюзерену, королю Франции, они принялись воевать с Иоанном, который конфисковал их земли. Окруженный знатными молодыми людьми, которые подстрекали его тщеславие, Иоанн вывел из себя часть баронов Пуату своим вызывающим поведением. Филипп-Август, напротив, проявил много благоразумия и сохранял прочное положение, которое ему давало его звание сюзерена. Иоанн не слушал его советов и уклонялся от его вызовов на суд [576] . Мы не можем дать здесь подробности этой очень интересной процедуры [577] , но вот как Филипп-Август кратко излагает — ее для святого престола. Мы знаем эту версию французской курии из следующего письма, которое Иннокентий III написал Иоанну Безземельному:

«Когда ты отнял без основания и произвольно замки и земли у людей, относящихся к его лену, Филипп в качестве высшего сюзерена, побуждаемый жалобой ограбленных, потребовал от тебя, и не один раз, а многократно, чтобы ты дал удовлетворение; ты обещал, но ничего не сделал, и, ты, еще более угнетал угнетенных; он выносил это больше года, требуя и ожидая удовлетворения. Когда, посоветовавшись со своими баронами и со своими людьми, он назначил тебе известный срок, чтобы явиться в его присутствие для того, чтобы сделать без всяких оговорок то, что тебе предпишет право, ты не явился в назначенный день, хотя ты его человек, связанный присягой (son homme lige), и ты не прислал никакого уполномоченного, но ты совершенно пренебрег его приказом явиться. Вследствие этого он лично имел свидание с тобой и обо всем этом сделал тебе устное предупреждение [578] , так как он не хотел вести войны, если бы ты показал себя до отношению к нему таким, каким ты должен был бы быть. Ты не хотел дать удовлетворения. Тогда, хотя но совету своих баронов и своих людей он тебя вызвал и война началась, он тем не менее послал к тебе четырех своих рыцарей, чтобы через них узнать, не желаешь ли ты загладить то, что ты сделал против него; в противном случае он хотел, чтобы ты был извещен, что с этих пор он будет вступать в союз с твоими людьми везде, где сможет это сделать» [579] .