К этому акту приложено тридцать печатей, принадлежащих архиепископу Санскому, епископам Шартрскому и Парижскому, графам Фландрскому, Шампанскому, Неверскому, Блуаскому, Шартрскому и другим графам, виконтам и сеньорам, известным как сторонники Бланки Кастильской и Людовика IX, и чиновникам короны; при этом указано, что «и другие бароны и рыцари участвовали в суде» [625] .

В некоторых случаях мы видим в это время уже и упоминание пресловутых «пэров Франции», по поводу первоначальной истории которых пролито столько чернил [626] . В средневековом праве основным правилом было, что знатные люди (и даже горожане, а в некоторых странах и вилланы) должны быть судимы своими пэрами, т. е. равными себе [627] . В начале XII в. мы уже видим из одного подлинного текста, что крупный вассал короля, граф Фландрский, может требовать суда с участием своих пэров [628] . Но только тогда, когда капетингская монархия стала внушать страх, т. е. в XIII в., крупные сеньоры королевства, на практике, так же как и но закону, подсудные Curia regis, стали требовать осуществления своего права; и в 1216 г. впервые в текстах появляется приговор, в котором названы шесть пэров королевства: «пэры королевства, а именно архиепископ Реймский, епископы Лангра, Шалона на Марне, Бовэ, Нуайона и герцог Бургундский» разбирают тяжбу Эрара де Бриана с графиней шампанской; впрочем, они ее разбирают вместе с «многими другими епископами и баронами» [629] по-видимому, достаточно того, чтобы в курии были пэры. У нас имеется несколько других документов, относящихся к царствованию Филиппа-Августа, Людовика VIII и Людовика Святого, где говорится о пэрах королевства; но ни один из них не упоминает о «суде пэров», или о «двенадцати пэрах». Список двенадцати пэров (архиепископ-герцог Реймский, епископы-герцоги Ланский и Лангрский, епископы-графы Бовэ, Шалона на Марне и Нуайона, герцог Нормандский, герцог Аквитанский, герцог Бургундский, граф Фландрский, граф Шампанский, граф Тулузский), который дает английский хронист Матвей Парижский [630] , очень старый список, который после присоединения Нормандии и графства Тулузского к королевскому домену выражает лишь традицию, частью уже покрытую давностью. Подлинные тексты, относящиеся к рассматриваемому нами здесь периоду, почти все умещаются в промежуток времени от 1216 по 1237 г., и большей частью касаются отношений между королевской властью и графством Фландрским. Они свидетельствуют о том, что крупные сеньоры видят в суде пэров гарантию для себя и что король неохотно идет на уступки в этом отношении. Фландрия после Бунина находится под игом. Поэтому из всех больших ленов именно в ней обычай суда пэров особенно живуч [631] . Графиня Фландрская требует права пользоваться им из страха перед людьми короля [632] . В 1224 г., очевидно по ее настоянию, присутствовавшие пэры ходатайствуют о том, чтобы четыре высших сановника короны не заседали рядом с «пэрами Франции» при разборе предъявленной против нее жалобы одного из ее вассалов.; но им было в этом отказано [633] . Кроме того король требует, чтобы ему было предоставлено право устанавливать случаи, когда обыкновенный суд недостаточен; в 1259 г. он ее разрешает архиепископу Реймскому «иметь своих пэров» [634] в одном деле, касающемся оценки церковного имущества. Наконец, он не дает пэрам никакого преимущества, сравнительно со своими советниками, в делах, касающихся управления. Напрасно его побуждает к этому такой сторонник аристократии, как поэт Гю де ла Ферта; напрасно англичане и немцы требуют признания за пэрами Франции политической прерогативы [635] . В итоге, в капетингском королевстве пэрство, начиная с XIII в. существовало, ко его честолюбивые замыслы потерпели крушение.

Таковы различные виды политических и судебных собраний, созывавшихся в период от 1202 по 1270 г. Они стоят того, чтобы наука изучила их более внимательно. Несомненно, они являются зародышем будущих генеральных штатов. Можно было бы точно так же найти начало провинциальных и местных собраний XIV и XV вв. в таких съездах, как съезд рыцарей французского Вексена, который в 1235 г. принял перед королевским бальи указ о феодальном «рельефе» в их провинции, или съезд сеньоров Анжу и Мэна, которые собрались по тому же вопросу в 1246 г. под председательством самого короля [636] , или как комиссии прюдомов, которые королевский указ 1254 г. рекомендовал бальи и сенешалам собирать для того, чтобы они высказывали свое мнение относительно вывоза продовольствия. Но в это время уже росла монархическая администрация, основанная на специализации, на использовании компетенции, на чиновничестве, и это она установит во Франции новый порядок.

Во время царствований Филиппа-Августа, Людовика VIII и Людовика Святого слово Consilium применяется ко всякого рода собраниям курии и Consiliarii regis [637] — это люди, которые занимаются столько же судом, сколько и политикой. Еще не видно отдельного совета. Зато комиссии юристов и счетоводов принимают определенные очертания, особенно к концу этого периода. Их традиции уже устанавливаются, их методы работы улучшаются.

Наука склонна отодвигать ко все более и более позднему времени «год рождения» парижского парламента, отличного от Curia regis. В течение XIII в. выражение «парламент» (parlement), что значит, собственно, «беседа», остается очень неопределенным и часто обозначает общие собрания курии (Cours generales) [638] ; применительно к суду оно означает специальное заседание курии, во время которого обсуждают дело, предварительно расследованное. Нет «Парламента», есть только парламенты, которые могут быть судебными сессиями курии, собирающимися три-четыре раза в год; но курия может судить и помимо этих сессий; так было даже при Филиппе Красивом и его сыновьях [639] . Однако, начиная с царствования Людовика Святого, усовершенствование монархического судебного аппарата, уже ощутимое во времена Филиппа-Августа и даже Людовика VII, идет быстрее, и в нем заметны уже значительные новшества [640] . Загромождение делами является одной из главных причин этих преобразований. Приток дел для рассмотрения в первой инстанции и в апелляционном порядке так велик, что образование определенного судебного персонала, из которого неквалифицированные элементы устранены, становится все более и более необходимым. Человек тридцать составляют этот персонал при Людовике Святом; их уже и называют «советниками» или «метрами». Один из них председательствует и постановляет решение. Они участвуют в заседаниях, называемых «парламентами», рядом с лицами, для приглашения которых были какие-нибудь основания. Например, 24 февраля 1253 г. приор монастыря Сен-Мартен-де-Шан появляется перед «советниками короля Франции, которые держат парламент»; это три судьи по специальности — Жоффруа де ла Шапель, рыцарь короля, который председательствует, метр Стефан де Монфор, декан Сент-Эньян-д-Орлеан, и метр Эд де Лорри, Анжерский казначей (chevecier); три королевских клерка, которых величают «метрами»; три бальи — Канский, Этампский и Орлеанский (бальи являются часто юристами и занимают должности при курии); оба парижских прево, заинтересованные в деле, и, наконец, архиепископ Буржский и два епископа — Парижский и Эврейский, приглашенных потому, что в деле участвует духовное лицо [641] . Дело разбирается в Париже, in domo regia, без сомнения, в той палате судебных заседаний, о которых нам говорит Жуанвиль [642] , во «Дворце» Старого Города (Palais de la Cite). Комиссии королевских судей все более и более утрачивают свой кочевой характер; прикрепление их к Парижу стало неизбежным по многим причинам: такое большое число тяжущихся не может следовать за королем при всех его перемещениях; с другой стороны, под влиянием нормандских методов начинает преобладать письменное судопроизводство и входит в обычай сохранять решения суда в свитках и регистрировать более важные из них. С этой поры становится необходимой канцелярия, какое-нибудь определенное помещение. Таков первый этап установления парижского парламента. Он является еще только одним из видов Curia regis. Но королевские судьи уже составляют корпорацию, заседают почти всегда в Париже, имеют там архивы и вписывают в регистры решения, для которых вырабатывается известный стиль [643] .

Название «Счетная палата» появится лишь в начале XIV века. Однако организация Curia regis, устраивающая заседания для приема счетов, приносимых бальи, и для приготовления заранее контроля, несомненно, является более древней, чем организация ее судебной сессии «в виде парламента». Что она получила уже значительное развитие, видно из самого древнего счета, спасшегося от гибели финансовых документов этого времени, общего счета за 1202–1203 гг. [644] Благодаря образцу, которым являлась финансовая администрация нормандского герцогства, эта организация мало-помалу совершенствуется. Классификация доходов и расходов делается в царствование Людовика Святого более ясной и более точной [645] . Но реформа финансовых учреждений и казначейства произойдет только при Филиппе Красивом и его сыновьях. В течение всего периода, который мы здесь изучаем, основные линии администрации остаются те же. Казна находится в парижском Тампле и будет там оставаться до 1295 г. Тамплиеры являются банкирами короля и принцев королевского дома. В Тампль помещают деньги, доставляемые бальи и прево. Касса «Дворца» в Лувре получает лишь те деньги, которые нужны на текущие расходы, и ее кассир отчитывается в них перед казначеем Тампля. Но все это простые счетоводы. Настоящие финансовые агенты королевской власти — это бальи и прево и служащие курии, которые ими руководят и их контролируют. Когда курия занимается финансовыми вопросами, она принимает название Caria in compotis domini Regis; она три раза в год отправляется в Тампль для ревизии прихода и расхода при помощи счетов, бальяжей и предварительных смет, составленных специалистами [646] .

Эта Curia regis, в которой в зародыше заключаются все высшие учреждения государства, пользуется высокой репутацией неподкупности. «От короля Франции и от его курии, — пишет епископ Кагорский в 1246 г., — исходит только то, что правильно и справедливо, законно и честно» [647] . Бароны признают за курией власть короля; в 1245 г. новая графиня Фландрская говорит о разрешении, которое ей дала курия ввиду того, что король был слишком болен, чтобы с ним можно было говорить о делах. Она говорит: «Это было нам пожаловано курией…» [648] . Курия же правит и во время отсутствия короля. Домен также управляется при помощи комиссий, исходящих от нее.

Королевский домен [649] с 1202 г. увеличился благодаря прибавлению к нему герцогского домена Нормандии, состоявшего из четырех десятков, «cites» (главных городов епархий), или кастелянств, домена анжуйских графов с Анжером, Туром и Ле Маисом, домена герцогов аквитанских в Пуату и Сентонже с городами Пуатье и Сентом, наконец, ленов, конфискованных у мятежных вассалов, как графства Булонское и Овернское, или оставшихся без наследников или приобретенных на основании сделок, как восточный Вермандуа с Сен-Кантеном, графства Валуа, Клермон-ан-Бовэзи, Бомон-сюр-Уаз, Алансон, сеньории Ножан и Иссуден. Если прибавить к этому присоединения, сделанные в начале царствования Филиппа-Августа, то окажется, что он учетверил королевский домен, который теперь простирается от окрестностей Сент-Омера до Сентонжа. Людовик VIII закончил присоединение Пуату и приобрел кастелянств а Сен-Рикье и Дуллан, графство Пертское, и, в результате крестового похода в страну еретическую, о котором нам еще придется говорить, сенешальства Бокерское и Каркассонское, отторгнутые от Тулузского графства. В царствование Людовика IX было приобретено графство Маконское, но особенно важны были заключенные им договоры, которые упрощали и делали более ясными отношения между королем Франции, баронами и соседними королями; в 1229 г. договор с графом Тулузским, который за исключением столицы и Тулузэна, сохраняемых им за собой, уступает королю Франции все свои домены и сюзеренные права; в 1234 г. договор с графом Бретонским, который отдает королю важные укрепленные места Сен-Жам-де-Беврон и Беллем; в 1258–1259 гг. договор с королем Арагонским, который оставляет за собой во Франции только сюзеренство над Монпеллье, и с королем Англии.

Правда, домен во времена Людовика Святого значительно уменьшился благодаря введенному Людовиком VIII обычаю учреждать значительные уделы в пользу младших сыновей короля: по своему завещанию он отдал Артуа своему второму сыну, Анжу и Мэн третьему, Пуату и Овернь четвертому. Если владелец удела умирал без прямого наследника, то его земля возвращалась к короне. Многие из предшественников Людовика VIII наделяли своих младших сыновей сеньориями. Это был обычай, что в областях, где баронии были неделимы, старший давал младшему «средства к жизни», apcuiamentum. Это не было «долей наследства», как неверно заявлял Роберт д'Артуа [650] . Тем не менее Людовик VIII подверг отчуждению таким образом добрую треть домена, «чтобы не могло возникнуть распрей» между его сыновьями. Я склонен видеть в этом результат влияния, которое, без сомнения, оказывала на него жена, Бланка Кастильская; для матери, даже для такой, как эта, желание хорошо наделить своих детей и предупредить зависть, может легко взять верх над соображениями политики. Людовик IX исполнил волю своего отца, но сам он пожаловал своим младшим сыновьям лишь очень скромные уделы. Как бы то ни было, создан был опасный прецедент: история Франции в XIV и XV вв. покажет, что княжеские династии, происшедшие от королевской крови, были столь же опасны для единства монархии, как и другие. В XIII в, благодаря твердости короля Людовика IX и счастливой случайности, раздробление домена между королем и его братьями не было гибельным. Огромный удел Альфонса де Пуатье, к которому прибавилось наследство от его тестя, графа Тулузского, управлялся с умом, и было, таким образом, подготовлено слияние с королевским доменом тех областей, которые было довольно трудно поглотить.