Для такого человека, когда он попал на трон, главной обязанностью являлось вести своих подданных к небесной жизни, обеспечить им спасение души. Он верил, что в этом заключалась миссия короля, помазанного на царство, и это было, очевидно, одной из причин того, что он сохранил корону, несмотря на бывшее у него тайное желание отречься от престола [706] . Он должен был выполнить обеты, данные им при короновании. Он верил, что помазание из священной чаши, принесенной с неба для крещения Хлодвига, налагало на него самые большие обязанности. Но он также думал, что оно даровало ему и права, а также непосредственную связь с богом. В минуты ответственных решений, если его совесть ясно указывала ему путь, по которому нужно идти, он ужо никого не слушал. В это мгновение он верил, что вдохновлен самим богом. И с этих пор, несмотря на искреннее уважение к святому престолу и духовенству, несмотря на радость, которую он испытывал, переезжая из монастыря в монастырь и обедая с братией в трапезной [707] , он считал себя вправе провести границу между духовным и светским, разделить прерогативы обеих властей, которые, по его мнению, были созданы для того, чтобы идти к одним и тем же целям, но разными путями, и чтобы вместе работать для обеспечения торжества Христа. В его глазах папа и духовенство могли ошибаться, и он имел право сказать им это и оказать сопротивление. Ему случалось говорить очень сухо с епископами, запрещать папскому легату вмешиваться в то или другое дело [708] , и только в конце своей жизни он проявил по отношению к папской власти чрезвычайную покорность.

В итоге, несмотря на довольно несхожие личные темпераменты, все эти четыре государя вели одинаковую религиозную политику, различавшуюся лишь некоторыми оттенками. К тому же они все четыре, даже Филипп-Август [709] , были прославлены церковью.

Обмен услугами между обеими властями был непрерывен. Епископам более чем когда-нибудь поручаются дела политические и административные, и большая часть чиновников курии является клириками. Церковь, как и раньше, соглашается поделиться с королем некоторыми своими владениями посредством договоров о совладении. Филипп-Август, озабоченный тем, чтобы не уменьшать свои средства, совершает мало дарений в пользу капитулов и монастырей, но он подтверждает их владения и привилегии. Людовик VIII и Людовик IX осыпают их своими милостями, доказательств чему очень много в Сокровищнице хартий и в картуляриях. Теперь уж редко приходится защищать их от насилий феодалов; но король часто добивается от светских сеньоров отказа от десятины, узурпированной их предками [710] .

Парижский университет, крупная церковная корпорация, подчиненная власти папы, обязан Филиппу-Августу своей независимостью по отношению к прево столицы; в 1200 г., еще раньше, чем он сделался корпорацией, раньше, чем стал юридическим лицом, имеющим свою печать, его преподаватели и ученики были признаны подсудными исключительно церковному суду. В 1225 г., когда легат запрещает университету иметь свою печать, вызывает этим школьный бунт и отлучает от церкви двадцать четыре преподавателя, Людовик VIII вмешивается в это дело. Трудно быть снисходительным к проказам школьников и в то же время поддерживать порядок: и вот в 1229 г. Бланка Кастильская уговорилась с парижским епископом принять меры строгости; университет не подчинился и разбрелся; Бланка в конце концов сдалась [711] .

Но было бы неправильно характеризовать отношения между монархией и церковным миром лишь указаниями на эти взаимные услуги и на эти королевские пожалования. В других отношениях король господствует над церковью.

Прежде всего король является феодальным главой церковных сеньоров. При помощи оммажа Филипп-Август привлекает к себе епископов Кагора, Лиможа и Клермона и создает себе таким образом поддержку в областях, которые он оспаривает у своих врагов [712] . Он со все большей и большей настойчивостью заставляет церковь признать его прерогативы как сюзерена. Мы видели, что с 1185 г. он не желает принести ленной присяги (оммаж) епископу Амьенскому. До самого конца своего царствования он продолжает вести переговоры с епископатом, чтобы уклониться от оммажа при помощи различных компенсаций [713] . Его преемники, так же как и он, требуют от церкви выполнения феодальных повинностей. Неоднократно епископы пытались отказаться от военной повинности, по крайней мере, от личной, которая была для них тягостна. Король заставлял их то уступать, то идти на мировую сделку, но не допуская, чтобы какой-нибудь случай был улажен путем умолчания; примеры этого можно найти во все три царствования [714] . Так же и повинность явки в курию должна выполняться епископом или его уполномоченным [715] . В случае надобности король накладывает руку на доходы ослушника, для того чтобы заставить его подчиниться. Филипп-Август считает, что для защиты государства он всего может требовать от церкви, и выражает желание построить крепость на епископской земле [716] . В одной записке, составленной советниками Людовика Святого и представленной папе в 1247 г., эта теория доведена до конца: «право короля таково, что он может взять, как свои собственные, все сокровища церквей и все их доходы для своих нужд и для нужд королевства» [717] .

Соперничество юрисдикций приобретает такое значение, какого оно еще никогда не имело; успехи канонического права, молчаливая или открытая поддержка святого престола дают орудие в руки духовенства; и тогда начинается продолжительный период конфликтов. Епископы пытаются ускользнуть во всех делах от королевского суда, а Филипп-Август, Бланка Кастильская и Людовик Святой один за другим поддерживают — свое право вызывать их на суд своей курии и заставлять их судиться в ней по воем светским делам [718] . С другой стороны, признанное за церковью право судить дела, касающиеся не только веры, завещания или брака, но и присяги, является источникам важных злоупотреблений, так как феодальная верность зиждется на присяге. Наконец, и та и другая власть не склонны ограничивать себя принципами, и люди короля, стесняясь в этом отношении не больше духовных судей, постоянно нарушали эти принципы. Право убежища, отлучение от церкви, запрещение давать деньги в рост или торговать в воскресенье, наказание клириков, виновных в уголовном преступлении, — все это дает повод к пререканиям. В 1205–1206 гг. король устроил в Париже собрание, на котором обсуждались эти вопросы, и в «Ответах» короля и его баронов мы находим отзвуки знаменитых Кларендонских постановлений. Линия поведения королей и их советников в эту эпоху была неизменно твердой и благоразумной, н они не допускали захватов со стороны церкви, так же как не терпели и насилий по отношению к церкви со стороны местных чиновников или коммун [719] . Но задача эта все-таки не была решена: и светская власть, и церковная оставались в положении воюющих сторон. «В 1225 г., — рассказывает турский хронист, — архиепископы и епископы Франции, в присутствии легата, настойчиво требовали от короля и его баронов права судить по делам о движимости всех людей, которые будут привлечены к их суду церковными людьми; они говорили, что такая юрисдикция принадлежит галликанской церкви. Король (Людовик VIII) не соглашался; он утверждал на основании не допускающих возражений аргументов, что это требование неразумно, так как дела о движимом имуществе, по которым предъявлен иск не в связи с присягой, верой, завещанием или браком, являются чисто светскими и никоим образом не подлежат суду церковному… наконец, благодаря вмешательству милости божьей и легата, вопрос этот был оставлен обеими сторонами нерешенным [720] .

Десять лет спустя бароны и советники короля в собрании, имевшем место в Сен-Дени, рассуждали о сопротивлении церковных людей королю, их покровителю. Так например, архиепископ Турский запретил аббатам и приорам своей провинции давать ответ по светским делам в курии короля или какого-нибудь сеньора. Архиепископ реймсский и епископ Бовэ отказались признать юрисдикцию королевской курии по делам, касающимся церковных доходов. Бароны и советники отправляют по этому поводу папе записку, сохранившуюся в Сокровищнице хартий [721] ; папу просят позаботиться о защите короля, баронов и королевства.

На это папа Григорий IX ответил, что король и его бароны покушаются на вольности церкви.

Вступление на папский престол Иннокентия IV [722] , который будет «сидеть на престоле или, вернее, стоя сражаться в течение одиннадцати лет, пяти месяцев и десяти дней» (с 1243 до 1254 г.), привело к усилению антиклерикализма… Вражда, вызванная им благодаря его ожесточенным нападкам на императора Фридриха II, ожила вследствие императорских манифестов, распространившихся во Франции, и обратилась против духовенства, которое, однако, далеко не полностью одобряло политику Иннокентия IV. Фридрих писал, государям Европы в первые месяцы 1246 г.: «Мы всегда имели твердое намерение привести клириков всех чинов, особенно самых высших, к тому, чтобы они опять стали тем, чем были в первобытной церкви, и чтобы они жили по-апостольски и смирением своим подражали спасителю». В течение этого же года во Франции мало-помалу наметилось движение против «вольностей церкви». Наконец в ноябре бароны в свою очередь выпустили манифест, странным образом согласующийся с манифестом Фридриха II: королевство, говорят они, основано воинами, а не клириками; и именно, войнам Карла Великого и других королей церковь обязана своим существованием, а щедрости знати — своими замками. Сначала скромные, но преисполненные хитрости, клирики кончили тем, что забрали себе юрисдикцию, принадлежавшую светским государям. Эти сыновья сервов дошли до того, что стали судить по своим законам свободных людей. Нужно вернуть их в то положение, в каком они были в первобытной церкви. Отныне ни клирик, ни светский человек не должны (за исключением дел, имеющих отношение к ереси, браку и к ростовщичеству) начинать дело перед церковным судом, под страхом конфискации и изувечения. После этого бароны подписали договор о союзе против духовенства для защиты своих прав и обязались уплачивать в союзный фонд сотую часть своих годовых доходов, чтобы помогать тем из своей среды, кому будет угрожать церковная власть.

Иннокентий IV тотчас же послал инструкции своему легату во Франции; эти нападки, писал он, были внушены французским баронам императором, врагом, который стремится к ниспровержению веры. Легат должен будет отлучать от церкви членов союза (statutarii) и всех тех, кто будет заставлять признавать их устав (статут). Дело шло, конечно, не о вере, так как четыре комиссара, выбранные членами союза, — герцог Бургундский, графы Бретонский, Ангулемский и Сен-Поль — были люди благочестивые, принявшие крест одновременно с Людовиком Святым. За время пребывания Людовика IX на Востоке (1248–1254 гг.) союз мало-помалу распался, так как наиболее рьяные из составлявших его баронов отправились вместе с королем. Но он вызвал даже в городах меры против расширения церковной юрисдикции.