Экономическое развитие, которым городское население было обязано счастливым годам мира, привело не только к повышению налогов на промышленность и торговлю. Города, расположенные в домене, и многие епископальные города изнемогали под тяжестью обложения, особенно в конце царствования Людовика Святого. С них не только требовали денежной «помощи в четырех случаях», но произвольно брали у них «добровольные приношения» и заставляли их давать в долг деньги, которые им не всегда удавалось получить обратно [665] .

Требования короля, в частности сборы в виде регалии и рельефа, взимаемые после смерти какого-нибудь прелата или барона, распространялись по мере того, как рука короля протягивалась все ближе к окраинам королевства. Регалии принесли Филиппу-Августу в 1202–1203 гг. 4 956 парижских ливров; одна только регалия с Реймса дала 2829 ливров, хотя архиепископская кафедра пустовала лишь четыре месяца [666] . Для короля было очень соблазнительно заставлять подольше ожидать «дозволения приступить к выборам». Некоторое количество епископств добилось отмены регалии за известный выкуп или ежегодную плату [667] . «Возобновление» («relevement»), или рельеф лена [668] , приносит теперь значительные доходы в связи с распространением власти короля: в 1212 г. Тибо, граф Блуаский, вассал графини Шампанской, заплатил 4000 парижских ливров графине и 5 000 королю; в 1219 г. вдова графа д'Э платит 15000 серебряных марок [669] ; в 1239 г. Генрих де Сюлли, за которого графиня де Дрё вышла замуж вторым браком, платит 4000 парижских ливров, как выкуп за графство Дрё; в том же году новый виконт де Шательро платит 1500 турских ливров [670] ; рельеф графства Понтьё дает Людовику IX 5 000 парижских ливров [671] .

Наконец, подданные, светские и духовные, должны волей неволей оказывать «помощь» (aides). От этих отдаленных корней ведет свое начало современный государственный налог. Филипп Красивый ничего не выдумал; он только сделал более тяжелым установившийся обычай. Налог, заменивший военную повинность, «aide de Tost», «taille de Tost», который, невидимому, ввел Филипп-Август [672] , выплачивался всякого рода людьми и коммунами, которые не хотели лично нести военную повинность: редко это были знатные люди; главным образом — это аббатства, коммуны, расположенные в домене превотства, епископы; например, епископ Суассонский платит в 1226 г. 120 ливров, чтобы не следовать за королем в поход против еретиков [673] . Наконец, случаи феодальной «помощи» (aides), которые были так редки и встречали такой плохой прием в XII в., теперь умножаются, впрочем, не без того, чтобы не вызвать протестов. Людовик Святой два раза взимал их по случаю крестового похода, один раз по случаю выдачи замуж старшей дочери, один раз по случаю посвящения в рыцари старшего сына и даже один раз по случаю увеличения ленной территории, в 1259 г., когда обещания субсидий, данные им Генриху III, принудили его собрать «aide для заключения мира с королем Англии» [674] . «Помощь» для снаряжения в крестовый поход была особенно тяжелой. В 1243 г. Бовэ дал по этому поводу 1 750 ливров, Компьень, и Санлис 1 250 ливров, Суассон, в виде второго взноса, 1 000 ливров [675] . Церковь платила «помощь» в виде десятины или двадцатой части годового дохода, когда дело шло о защите веры, т. е. для крестовых походов против мусульман или альбигойских еретиков, или же для завоевания Сицилии Карлом Анжуйским. Король просил об уплате десятины, папа давал свое разрешение, и духовенство платило ее, но не со своего личного имущества, а с доходов от церковных владений. Так, например, в 1227 г. архиепископ Санский обязался платить за свою провинцию 1500 ливров в год, в течение четырех лет, для борьбы с альбигойцами [676] . Упорствующие наказывались отлучением от церкви и конфискацией имущества. При том же, налоги, взыскиваемые по распоряжению папы, имели характер международный: деньги могли явиться из Англии, из империи, или из Испании и быть употреблены на поддержку того или иного государя, того или иного принявшего крест рыцаря, так же как и короля Франции, но именно для Франции бремя это было особенно тяжело, и именно король Франции прежде всего воспользовался десятой и двадцатой деньгой, собираемой в этот период: капетингская монархия далеко ушла вперед с того времени, как Филиппу-Августу пришлось смиренно отказаться от «десятины Саладина» [677] .

История монеты, так же как и история денежной «помощи», дает возможность измерить успехи королевской власти. Происходившие в этом деле изменения дают также возможность судить о том, чем руководствовался тот или иной король и его советники. В XII в. монета была неполновесной, ее ценность неопределенной, и монеты было мало [678] . Филипп-Август и Людовик VIII начали реорганизацию монетного дела, распространив турскую монетную систему на все вновь присоединенные земли, удержав парижскую монету лишь в пределах прежнего домена. Турский ливр равнялся четырем пятым ливра парижского. Людовик VIII точно установил приемы парижских мастерских, чеканящих монету. С этих пор действительно стала существовать капетингская монета. Но надо было сделать больше. Каждый сеньор, в том числе и король, имел право устанавливать курс тех монет, которые он чеканил, и изменять, как ему вздумается, их соотношение с ливрами, су и денье, которые являлись счетными единицами. С другой стороны, было соблазнительно понизить пробу монеты. Необходимо было, чтобы король отказался от таких приемов, чтобы королевская монета была устойчивой и чтобы она была лучшей во всей Франции; чтобы король не извлекал чрезмерных выгод от чеканки монеты; чтобы соотношение между реальной монетой и монетой — счетной единицей, а также между золотой и серебряной монетой не изменялось по произволу. Все это сделал Людовик Святой. Он восстановил репутацию хорошей монеты. Проба золотой монеты в его царствование была 990/1000 чистого металла, а серебряной — 23/24. Золотой турский денье с изображением щита (a Fecu) (таких денье выходило приблизительно 58 из одной марки золота) весил немногим более четырех граммов и стоил 12 1/2 су счетной турской монеты. Серебряный турский gros, которых выходило 58 из одной марки серебра, стоил один турский су. В оборот было пущено много золотой и серебряной монеты. Эта монета Людовика Святого внушала такое доверие, что он мог, не вызывая слишком большого раздражения, ограничить в свою пользу обращение монеты других сеньоров. Он повелел, чтобы королевская монета имела хождение во воем королевстве, и запретил пользоваться другой монетой в тех местах, где не было сеньориального монетного двора. Что же касается до присвоения себе исключительного права чеканить монету или разрешать ее чеканку, то он слишком глубоко уважал права своих баронов, чтобы думать об этом. Его чиновники, которые не всегда его слушались, часто пытались незаконно запрещать обращение сеньориальной монеты. Но следующее поколение увидит еще гораздо более важные злоупотребления, и тогда с сожалением будут взывать ко временам доброй монеты Людовика Святого [679] .

Историки капетингской монархии забывали называть среди ее ресурсов выкупные деньги и военную добычу. А это был источник таких хороших доходов, что, случалось, он являлся предметом особых договоров. Так, когда Людовик VIII помог графине Фландрской против ее возмутившихся подданных, то он позаботился выговорить себе половину денег, которые будут получены в виде выкупа, добычи, доставшейся во взятых приступом городах, и сумм, уплаченных в виде капитуляции [680] . Королевская власть старалась получать от войн какую-либо выгоду, так как война стоила ей очень дорого.

Бальи и прево, покрыв местные расходы, выплатив жалованье королевским агентам, ренты, благочестивые пожертвования, расходы на содержание замков, мостов, дорог и т. д. [681] , доставляли в Париж остаток, которого, с прибавкой некоторых других доходов, хватало на расходы по «Дворцу», а также на расходы религиозного и политического характера в мирное время. Повседневный образ жизни «Дворца», жалованье деньгами и натурой, выплачиваемое гражданскому и военному персоналу Двора, подарки, милостыня, празднества — все это сохраняло еще характер патриархальной умеренности [682] . Людовик IX в молодости не был врагом нарядов; он говорил своим друзьям: «Вы должны хорошо одеваться и чисто, тогда жены ваши будут вас больше любить [683] . Но он отговаривал от неуместной роскоши и сам под конец своей жизни одевался, как священник. Филипп-Август и его ближайшие потомки и понятия не имели о той расточительности, которая впоследствии заставит Валуа выдумывать новые источники доходов. Единственной их роскошью было строительство. Но и тут дело шло тогда не о дворцах. Филипп-Август, до конца своей жизни преследуемый страхом английского реванша, построил много крепких замков, укрепил Париж и главные свои города [684] . Военная архитектура получила тогда большое значение; обратной стороной этого были, очевидно, значительные расходы; такие развалины, как в Мизере, свидетельствуют об этом еще и теперь. Благочестивый Людовик IX был великим строителем церквей, а также госпиталей, так как религиозное чувство побуждало его брать на себя расходы по общественному призрению, испокон веков лежавшие исключительно на церкви. «Подобно писцу, который, кончив свою книгу, расцвечивает ее золотом и лазурью, этот король, — говорит Жуанвиль, — расцвечивал свое королевство прекрасными аббатствами и большим количеством домов божьих». У нас уже нет знаменитой богадельни Quinze-Vingts, сооруженной близ ворот Сент-Онорэ на триста парижских слепцов, но у нас еще сохранилась неприкосновенной чудная Sainte Chapelle, воздвигнутая для помещения тернового венца [685] .

Расходы дипломатического характера уже начинают учитываться бюджетом. За неимением постоянных посланников король держал за границей на жалованьи доверенных лиц, конечно, для того, чтобы быть осведомленным, выплачивал пенсии некоторым влиятельным особам (особенно в Германии) и часто посылал миссии, главным образом к римской курии, бывшей политическим центром христианской Европы. Точно также и внутри королевства он наличными деньгами обеспечивал себе верность некоторых знатных людей [686] .

Содержание маленькой постоянной армии в мирное время было необременительно. Отряд рыцарей, арбалетчиков, конных и пеших сержантов и «артиллеристов» («artilleurs»), которые составляли военный штат «Дворца», содержался, главным образом, путем раздачи земель и домов, которые король давал воинам испытанной верности [687] . Гарнизоны в мирное время распускались или сокращались до нескольких человек [688] . Во время войны прибегали к описанному нами феодальному и сеньориальному ополчению. Но все более и более стали набирать воинов из дворян и простолюдинов, которым платили жалованье. Во время периода завоеваний Филиппа-Августа знаменитая шайка бродяг под предводительством Кадока фигурирует в счетах 1202 г. в сумме 3 290 парижских ливров; она состояла, по-видимому, из трехсот пеших сержантов, получавших каждый по 8 денье в день. По данным того же счета сапер получал полтора су (18 денье), рабочий 15 денье, пеший арбалетчик 1 или 2 су, конный арбалетчик или сержант — 3 су. Жалованье рыцаря равнялось в среднем шести су. Все эти солдаты нанимались в последнюю минуту, иногда по дороге, и притом лишь на такое количество дней, которое было необходимо, чтобы закончить военную экспедицию. В 1231 г. Бланка Кастильская, собираясь воевать с графом Бретонским, нанимала преимущественно знатных бретонцев [689] .