Сериал продолжается. Е la nave va. На полуюте и на баке руководители кланов и сетей разглагольствуют. Префект-капитан, с фуражкой, навинченной на голову, пытается тщетно контролировать маневр. Пассажиры ворчат или молчат. В трюме, рядом с котлами, подрывники, которые набивают цену, время от времени взрывают свои большие петарды, рискуя повредить камбуз. Старые привычки теряются с трудом. Судно идет по инерции. Континент находится в изоляции. Море — это большая спокойная река… Нужно ли отдавать швартовы?

Франко-провансальская зона достаточно мало изучена по сравнению с зоной диалекта «ойл», прародителя французского языка, который долгое время был распространен по всей Европе, даже по всему миру; а также по сравнению с окситанской, или провансальской, зоной, обязаной своей известностью, среди прочих факторов, Фредерику Мистралю, непревзойденному автору «Мирей». Здесь, между Лон-ле-Сонье (Франш-Конте) и югом гренобльской области, между Сионом (французская Швейцария) и Сент-Етьеном (Форез), в прошлом не было ни одного «диалектного» писателя, который в наше время еще мог бы служить «штандартом», даже если и немного выцветшим, прекрасной языковой общности, в наши дни находящейся на пути к исчезновению. Уроженец Савойи Жозеф де Мейстр и уроженец Дофине Стендаль, не говоря уже о короле порнографии Николя Шорье, при этом бывшего видным историком из Дофине, писали по-французски, даже по латыни (в случае с Шорье). И это несмотря на то, что Стендаль в «Жизни Анри Брюляра» говорит при случае о своей «Tatan» — это франко-провансальское слово, эквивалент «Tata» на диалекте «ок» и «Tante» (тетя) франкофонов.

Что же такое франко-провансальская зона? Она имеет весьма смутное отношение к современному официальному и административному региону, называемому Рона-Альпы: в отличие от нее, Рона-Альпы сильно выходит за границы франко-провансальской территории (на юге), поскольку включает в себя на юге большую часть Ардеш, Дром и крайнего юга Изер, и эти местности, и та, и другая, в разной степени на территории собственно диалектов «ок». И напротив, франко-провансальская зона простирается намного севернее региона Рона-Альпы, поскольку она располагается в пределах департаментов к югу от Ду, захватывает практически полностью Юра (за исключением северной оконечности этого департамента) и большой кусок юго-восточной территории Сон-е-Луар. Помимо этого, франко-провансальская зона выходит за пределы французских границ: она включает в себя, во французской Швейцарии, кантоны Во, Женева, Фрибур и Вале [196] , а в Италии — Валь д'Аосте. Скажем вслед за Анриетт Вальтер и Андре Мартине, чтобы упростить сюжет, что «франко-провансальский — это язык «ок», подвергшийся влиянию северных наречий», другими словами, диалектов «ойл»; «ос» (французское «oui», да) превратилось там в «wa». И так далее… Бесспорно, франко-провансальцы, если позволено их так называть, составляют одно из языковых меньшинств во Франции, даже притом что речь идет только о меньшинстве в себе, а не «для себя», принимая во внимание, что «специфика этой области» была признана всего лишь чуть больше ста лет назад.

И как в этих условиях рассматривать, в историческом плане, эту обширную зону, изначально не франкоговорящую, и, в крайнем случае, как выбрать в ней наиболее типичный регион? Инфрарегиональные судьбы во франко-провансальской общности, на самом деле, одновременно славные и разные: Женева, бесспорно, франко-провансальская, остается, тем не менее, при своих корнях, и на ней запечатлелась матрица кальвинизма. Нефшатель, также находящийся во французской Швейцарии, alias [197] в «Романдии», к нашей гордости, известен как источник некоторого энциклопедизма в течение последних десятилетий XVIII века. В Сент-Этьен еще со времен Средневековья из земли добывали уголь, и это был первый из французских угольных бассейнов, которые появились позже, на Севере и в Лотарингии. Бесполезно настаивать на роли Лиона, «маяка» типографской культуры, крупной торговли, производства шелка… Эти разнообразные центры оказались в разное время либо во французской, либо швейцарской копилке, по воле случая, каждый из них прошел свой собственный путь (в зависимости от призвания того или иного крупного города или маленького региона). Выделившаяся по преимуществу «зона» осталась в итоге Савойей; она долгое время сохраняла независимое существование в политическом плане, под властью герцогов, владевших воротами в Альпы; сейчас, если можно так сказать, там присутствует автономистское движение, которое называет себя «савойским» и оправдывает, таким образом, a posteriori [198] то привилегированное место, которое мы даем этим савойским землям во франко-провансальской общности.

Среди «наших» периферийных провинций (мы больше не знаем, имеем ли мы еще право употреблять притяжательное местоимение) Савойя обладает одной из самых точных хронологий своего доисторического континуума, если быть более точным, периодизацией неолита; в эту эпоху, которую когда-то называли «периодом полированного камня», на самом деле, установились основы современного населения Савойи, которое долгое время оставалось автохтонным [199] и сельским одновременно. Благодаря отложениям и археологическим напластованиям в Сен-Тибо де Куз, в современном департаменте Савойя, становится возможным рассмотрение в ретроспективе эпохи неолита, бронзового и железного веков в данной местности, принимая во внимание тот факт, что все или почти все, что касалось скотоводства или растениеводство, изначально, постепенно с течением нескольких периодов, пришло со Среднего Востока. Например, коз и баранов стали разводить в Савойе примерно в 5 200 году до нашей эры. Около 4200 года керамика и свиньи, «горшок и свинина», пополнили этот первый технический и зоологический «словарь». В районе 3800 года «коренные жители» пользовались светильниками из оленьих рогов. Примерно около 2800 года в повседневный обиход входят ячмень, пшеница и прямоугольные деревянные хижины. На лугах примерно в районе 2300 года паслось много скота, это было уже беспривязное содержание скота. Около 2200 стали появляться предметы из бронзы. Это тысячелетие пришлось, конечно, на железный век. Что касается заселения галлами этой территории, оно началось в IV веке до нашей эры.

Галлы, то есть (между 120 и 50 годами до нашей эры) аллоброги, кельтское племя, жившее в шалашах и хижинах, утвердились в качестве доминирующей силы над древним местным населением, заняли савойское плато, оставляя к востоку от себя другие галльские кланы: я подразумеваю центронов в Тарантезе и медуллиев в Морьене. Аллоброги исчезли или, точнее, подверглись латинизации в процессе римского завоевания, которое низвело этих гордых воинов, если верить Страбону, до положения земледельцев. Они еще появятся, однако, восемнадцать столетий спустя в период Французской революции (1792); а еще в лексиконе журналистов XX века и в названиях целого ряда крупных и мелких еженедельных изданий, появившихся в годы Сопротивления и у коммунистов (пример — «Савойские аллоброги»), а также бюллетеня по пчеловодству («Улей аллоброгов») или еще, в трагическом ключе, в 1918 году, бюллетеня савойских инвалидов войны — «Голос аллоброгов». Гимн регионального происхождения «Доблестные аллоброги» был даже популяризирован хоровыми кружками невежествующих в виде гимна сопротивления с использованием телефонного разговора: «Алло! Доблестные аллоброги!» Броги против бошей… Об этом достаточно было просто подумать. Начиналась ли наша Савойя, латинизированная, таким образом ставшая (позднее), франко-провансальской, в историческом плане со времен императора Августа? Поскольку этот человек поставил своих префектов во главе двух округов, без сомнения, савойских, Грайских Альп (Шамони, Бофортен, Тарантез) и Котских Альп (Валь де Сюз, Морьен…). Наивысший расцвет Савойи пришелся, и это никого не удивляет, на II век, на эпоху Антонинов: в этот период и в последующие годы римские власти создавали сеть городов, из которых ни одни, по правде говоря, не имел большего, чем местное значения. Назовем среди них Эм, «столицу» Грайских Альп, в которой находились резиденция императорского прокуратора, рынок, базилика, также императорская до того времени, как она стала раннехристианской. И еще Сейссель на Роне: этот город в то время уже функционировал, как и в XVI веке, как перевалочный пункт на торговом пути: там товары с телег или спин мулов перегружались на шаланды, чтобы отправиться в сторону Лиона, Вьенна или Арля. Бурный и иногда непокорный нрав таких крупных рек как Рона и Изер, не помешал развитию торговли [200] , конечно, в Лионе, но также в Женеве, Лозанне и в Волюдния на Изере. Если говорить об этих «водных» вопросах, то можно отметить, что вода в этих регионах, на самом деле, не содержала даже тех микроскопических доз йода, которые были бы так необходимы тем, кто ее потреблял в те времена… Базедова болезнь, явившаяся следствием этого «недостатка», еще присутствовавшая в сильной степени в XVIII веке в виде зоба у некоторых жителей, упоминалась в связи с Савойей или, по меньшей мере, в Морьене, со времен архитектора Витрувия, писавшего в первые годы нашей эры. Что касается духовной жизни региона или того, что играло эту роль, то мы очень хорошо осведомлены, еще до распространения христианства, о религии (языческой) аллоброгов, в Вьенне, конечно, но также в современной Савойе в более строгом смысле этого слова, в Шамбери, Аннеси, Аннемассе, Ла Рошете и др.: во главе местного пантеона, как в Оверни, стоял Меркурий, держатель власти на небе… и на земле. Его изображения в Северных Альпах вызывают в памяти статую из Оверни, которая возвышалась над Пюи-де-Дом. Латино-аллоброгский Меркурий, едущий верхом на баране или носящий на голове кельтский петас, был поливалентным и выполнял разнообразные функции. Он защищал путешественников и торговцев, он обеспечивал изобилие и процветание земли. Покровитель городов, он царствовал также на горных вершинах. Он интересовался простыми гражданами, будь то люди скромного достатка, даже сервы. Его покровительство распространялось на живых и на мертвых. Его трудно не посчитать вполне симпатичным. Он ведет человека, но одновременно является для него хорошим товарищем. Тем не менее, есть один недостаток: кажется, дамы оставляют его равнодушным [201] .

Кризис поздней Империи, связанный с первыми нашествиями варваров, вызвал постепенный рост тут и там укрепленных городов, примерами которых могли послужить Женева и Гренобль; последний из Куларо стал Грациано-полисом (Греноблем), городом Грациана, императора IV века нашей эры. Христианство стало распространяться из Вьенна (в принципе, сейчас этот город относится к Дофине), притом что Женева и Гренобль, верные себе, благодаря этому становятся главными городами епископатов к концу IV века. Собственно Савойя, которая до того времени существовала «лишь в себе», достигла наконец, в ходе этой эпохи, статуса для себя: около 390 года, действительно, историк Аммьен Марселлин отмечает, что Рона, свирепо бросаясь в озеро Леман, затем ищет выхода, с более спокойными водами, затем (граф Женеву), не уменьшаясь в объеме, «она проходит через Савойю и секванов (per Sabaudiam et Sequanos). Затем, сильно ускорив свое течение, она идет вдоль территории Вьенна с левой стороны, а на правом ее берегу находится Лион…». Вот оно, первое упоминание собственно о регионе, скромная слава из категории ономастики…

Но упоминание — это еще не все. Поскольку последующие периоды, начиная со второй половины V века, были менее блистательными. Естественно, имели место нашествия варваров, или продолжение нашествий. Корни варварской «иммиграции», в данном случае ужасно варварской, происходят из германских лесов. Региональная экономика, которой перебили хребет, развивалась еле-еле, само собой разумеется, с грехом пополам. В этом контексте заселение местности бургундами примерно в 452 году явилось значительным событием. Антропологи в любом случае были поражены мощным жевательным аппаратом людей, взяв для изучения скелеты и черепа представителей этого бургундского племени, чьи далекие корни располагаются где-то между островом Борнхольм в Балтийском море, а с другой стороны — равнинами, омываемыми Одером и Вислой, в то время, когда современная Польша была частично германской. В Савойе, Франш-Конте и Бургундии (название говорит само за себя) бургунды быстро латинизировались. Большие фермы, типичные для этого племени, поселившегося в бывшей Галлии, строились вокруг центрального двора; они включали в себя также, если хозяин вершил судьбами королевского рода, зал для пиршеств, место действия пиров и попоек в духе «Нибелунгов» или «Беовульфа». Застежки на поясных ремнях, столь дорогие для воинов-бургундов, соединяли в себе племенные традиции этого народа с иконографией в восточных или католических канонах. В христианских монастырях, среди которых монастырь в Новалезе, в хороших или не очень условиях хранились тысячи манускриптов, притом что в альпийских долинах влияние святых — бретонских, нормандских, ирландских (святой Коломбан), сохранилось в топонимах церквей. Появление второго Бургундского королевства в 888 году, во главе которого встал Рудольф I, основавший недолгую династию Рудольфов, стало удобным хронологическим ориентиром: это как временная граница, к которой моментально можно привязать государство или то немногое, что от него оставалось. И на самом деле, от него оставалось очень мало, если верить хронисту Тиетмару из Мерсебурга, который описывал «полномочия» бургундского монарха в то время, чьи территории зависели от высшей власти, pro forma [202] , Священной Римской империи: «Нет другого короля, который властвовал бы таким образом; он владеет, — пишет Тиетмар, — только титулом и короной и жалует епископства тем, кого выбирает знать. Для своих нужд он владеет немногим; он живет за счет епископов и не может защитить тех вокруг себя, кого каким-либо образом угнетают. Последние же, отдавая себя в руки знати, служили ей, как если бы эти представители знати были их королями, и таким образом получали некоторое успокоение». Негативное суждение хрониста! Однако, мы не можем согласиться с ним. Кажется, что на самом деле существует некое ядро, а именно «Рона-Альпы», включающее в себя современную Савойю и французскую Швейцарию, на берегах озер Аннеси, Бурже, Леман, где власть бургундских королей, несколько «озерная» в данном случае, осуществляется более решительно и последовательно, чем в других местах. Члены династии Рудольфов, таким образом, не бросили начатое ими дело становления монархии, даже когда многочисленные феодальные партии пытались их задушить. Что касается городов, то здесь дело, однако, обстояло не настолько хорошо. Самый большой местный город, в наши дни принадлежащий Швейцарии, то есть речь идет о Женеве, насчитывал вплоть до конца эпохи династии Рудольфов (первая треть XI века) не более 1 200 — 1 300 жителей! Озеро Леман не рисковало быть загрязненным отходами жизнедеятельности города.