Как бы то ни было, но в период с конца IX века до конца X века сарацины, приходившие со своей морской базы в Гард-Френе, предпринимали многочисленные набеги на эту территорию. Преступления грабителей на альпийских землях… После их окончательного изгнания в 983 году наступило начало экономической экспансии в истории периода Высокого средневековья.

Именно в этом контексте появился человек, получивший большую или меньшую известность, прозванный Белоруким, из того рода, который стал герцогским родом Савойи и «продолжился» до XX века в качестве королевской династии в Италии: древность этого дома ничем, или совсем немногим, уступает роду Капетингов, если рассматривать мужскую линию. Гумберт Белорукий родился около 980 года. Он был крупным землевладельцем и служил твердой поддержкой для императорской власти, которая, в лице императора Конрада II, была источником права наследования. С графом Амадеем III (1103–1148), потомком Белорукого, был заключен первый династический матримониальный союз для французского королевства, поскольку сестра Амадея вышла замуж за капетингского монарха Людовика VI. Савойя в то время уже обладала солидной экономической и демографической базой: уже давно вовсю шло освоение высокогорных территорий, плодородной долины, находившейся на горных высотах; в 1090 году начал строиться монастырь Шамони на высоте свыше тысячи метров над уровнем моря. Амадей III, участвовавший в Крестовом походе и наделенный в большей степени безрассудной храбростью, нежели умом, при возвращении из этой экспедиции умер на Кипре в 1149 году. Несмотря на то, что этот человек обладал достаточно солидными основами власти как по одну, так и по другую сторону Альп, он официально носил пока титул всего лишь «графа Морьен».

В период правления Гумберта III (умер в 1139 году), сына и наследника предыдущего, взошедшего на трон незадолго до смерти своего отца, роль Савойского графства, которую мы выше уже упоминали, в качестве «альпийского привратника» проявилась уже четко. Привратника, который, однако, с течением времени превратится в простую консьержку, уволенную втихомолку Генрихом IV, Людовиком XIV или Французской революцией, пока это не случилось окончательно в результате референдума итальянского народа в 1946 году. Но не будем забегать вперед! И скорее настойчиво упомянем о способности запирать вышеозначенные альпийские «ворота», которой была наделена все же контролирующая сильная герцогская власть. В эпоху феодальной династии аноним из Лиона подчеркивает эти возможности «запирать ворота», которые открывались перед Гумбертом и другими Амадеями: «Никто не мог достичь Италии, не пройдя через их земли», — пишет автор, — и Фридриху Барбароссе пришлось кое-что об этом узнать на своем опыте: ему дорогой ценой пришлось заплатить за то, чтобы получить у «Белорукого» право пересекать ущелья и горы альпийского княжества.

Значение этих владений, а вскоре и полноправных княжеств, становится, впрочем, более точной. Титул графов Савойских, пожалованный наследникам правящей там династии, появляется в XIII веке для именования тех высоких правителей, которых до того времени называли графами Морьен. К концу XII века у вышеупомянутых графов появилась «привычка», чтобы их хоронили в аббатстве Откомб, как королей Франции погребали в Сен-Дени. Политика и религия объединяются! Экономика, в свою очередь, тоже не отстает: развитие монастырей играет, на самом деле, важнейшую роль в долгом, многовековом росте, который последовал за изгнанием сарацин в 983 году. Монахи из Клюни были в Бурже-дю-Лак, цистерцианцы — около Тонона и Аннеси, и наконец, картезианцы замыкали это шествие в XII веке в Шабле и Боже, после многих других монашеских поселений.

В эпоху Амадея IV (1233–1253) савойское государство приобретает свою роль в мировой политике, несмотря на то, что оно не достигало в размерах крупных королевств того времени (Франция, Англия…) [203] .

В классической историографии Савойи немного сказано о местных бедствиях, возникших из-за черной чумы, и эпидемиях, последовавших за ней. По меньшей мере, Савойя не попала в водоворот и бешеные завихрения Столетней войны. Подобие апогея, по меньшей мере, символического, наступило после столетних стараний правящей династии, когда Амадей VIII, сын «красного графа» и правитель Савойи с 1398 по 1434 годы, сначала получил титул герцога (в 1416 году)…. а затем стал папой под именем Феликса V, исполнял более или менее хорошо свою власть понтифика начиная с 1439 года до того, как сложить с себя сан (1449) и опуститься до звания кардинала и епископа Сабинского. Религиозные достижения папы Феликса V были, конечно, не на такой высоте, как его политико-стратегические успехи в предыдущий период его жизни и прошли строго в масштабе его альпийского владения: однако, он занял в сложной истории всемирной Церкви, последовавшей за Великой Схизмой, свою «нишу», которую не стоит отрицать.

Именно Савойе Амадея VIII — Феликса V принадлежит «заслуга» (?) в том, что она оказалась у истоков, или одной из оказавшихся у истоков, большой волны процессов о колдовстве, которая затем достигла своей кульминации к концу XVI века. Приведем в данном вопросе по поводу Савойи анализ Робера Мюшамбледа, одного из наших лучших современных «специалистов по дьявольщине». Если верить ему, то тема и само слово демонический «шабаш», связанное с присутствием вальденских еретиков, появились изначально в Нидерландах около 1420–1430 года. Но продолжение истории относит нас все дальше на юг: в данном случае нас интересует Савойя, а затем и соседние районы, которые также были франко-провансальскими — Дофине, область Лозанны (и район Берна в германской зоне). Речь шла о преследовании вальденсов или так называемых вальденсов, которые бывало, жили и в Альпах, и в районах, близких к Альпам. На этих славных людей возводили антисемитскую клевету и представляли их поклонявшимися «синагоге шлюхи». Они поклонялись дьяволу, который являлся перед ними, говорили, в обличье черного кота, которому они целовали зад. Они ели трупы детей, которых убивали или откапывали из земли. Они устраивали оргии во время своих собраний, проходивших под покровительством лукавого. Во многих трактатах по демонологии, написанных в период между 1430 и 1437 годами, особенно обращались к фактам такого рода, имевшим место в Швейцарии, Дофине и Савойе [204] ; они перетасовывали такого рода данные и располагали их в систематическом порядке; плюс к тому, они обвиняли участников шабашей в том, что они насылали грозы и град на хлебные поля. С 1431 года церковный собор в Базеле, которому предстояло продлиться долго, создал идеологический и догматический фон, «основную ткань» для разнообразных дебатов. Также эта августейшая ассамблея проявила большой интерес к Савойе из-за выборов папы и спровоцировала целую волну размышлений о превосходстве собора по отношению к власти понтифика. Еще в таких делах повсюду присутствовал страх перед ересями, и оказывалось легко отвести его на основании интеллектуальной мутации, несколько приглушенной, «в сторону построения воображаемого навязчивого архетипа [205] — демонической колдуньи». В таких условиях эти вышеупомянутые странные выборы, когда в 1439 году герцог Амадей VIII стал папой (или антипапой) под именем Феликса V, положили начало, volens nolens [206] , укреплению этих ужасных мифов. Секретарь Понтифика Мартин ле Фран первым дал точное описание образа, который впоследствии станет повсеместным, «ведьмы на метле», отправляющейся на шабаш, и все это в нескольких стихотворных строчках, как в народном припеве:

Стереотип, как видно, начал обретать плоть. Был ли Амадей-Феликс V, чье законное право на папский престол было более чем сомнительным, в этом деле центром или, если хотите, предлогом, даже движущей силой антиеретической атаки, alias антиколдовской, где эти два «анти» были если не синонимами, то очень близкими по значению, и эта атака была направлена на то, чтобы укрепить достаточно шаткие позиции этого государя-понтифика? Как это в общих чертах описывает научным языком убедительно выражениях Робер Мюшамблед, «суть, возможно, состояла во внутренних противоречиях в католической Церкви, находившейся в состоянии кризиса вплоть до 1449 года (ознаменовавшегося двумя событиями — закатом собора в Базеле и отстранением от власти савояра Феликса V, который сам покинул трон святого Петра). Сосредоточенность на одном символическом враге — колдовстве, связанном с ересью, — служила, возможно, одновременно для того, чтобы «разрядить вышеупомянутый внутрицерковный конфликт», а также для того, чтобы выразить приверженность ортодоксальной вере в группах давления из заинтересованных лиц, «в частности, церковников, окружавших Феликса V, папы для одних и антипапы для других». Оказавшись вместе, история Церкви вообще и история Савойского государства, в частности, оказались, таким образом, «в волнующем совпадении религиозного и политического климата» в этой франко-провансальской части Европы на протяжении второй четверти XV века, и это закончилось изобретением нового типа демонического колдовства. Однако, новая модель прижилась нескоро за пределами романских земель, верных папе Феликсу V, которые включали в себя Дофине, Савойю и современную французскую Швейцарию. Согласно правдоподобной гипотезе, якобы существовала непосредственная связь между такой моделью и самим Амадеем-Феликсом, который в реальности освободил себя от власти понтифика и перстня святого Петра только в 1449 году, за два года до своей смерти. Так что, миф о сатанинском колдовстве принял больший размах после 1450 года, потому что тогда он освободился от такой особенной и индивидуализированной коннотации, назовем ее «феликсовской»? В любом случае, этот миф создавался, затем постепенно оторвался от своей региональной и герцогско-папской основы и утвердился отныне в специальной литературе, в искусстве… и в большом количестве процессов! Если нам возможно использовать в своих целях разумный анализ Робера Мюшамбледа, то скажем, что дело было в том, что после ухода со сцены Феликса-Амадея в 1449 году эти мифы, выдумки о шабашах постепенно освободились от местной поддержки (со стороны Савойи… и Святого Отца), которая изначально исходила от них. Измышления о сборищах ведьм, где они тряслись в танце вокруг зада дьявола, обращавшегося в животное на четырех лапах, приняли невероятный размах, почти онтологический, в частности, их продвигал новый способ передачи информации — книгопечатание, утвердившееся также в течение второй трети XV века… Отныне шабаш стал удивительно популярен в изобразительном искусстве и литературе, в то время как всяческие «параферналии» окружали его в изображениях, как популярных, так и в судебной практике, которая отныне была составлена, пущена в ход… Мы несколько дольше задержались на этих проблемах колдовства, поскольку именно через них (и, конечно, через множество других явлений) судьба Савойи оказалась напрямую связанной с самым глобальным историческим процессом Европы в том, что касается представлений о демонизме, какими бы фантасмагорическими они ни были. Однако, нам придется на несколько мгновений вернуться к Феликсу V, и на этот раз для более прозаических замечаний. Жизнь и царствование этого «папы-герцога» (умершего в Женеве в 1451 году) пришлись примерно на последние десятилетия «века редкого человека» в Западной Европе, последовавшего за серией эпидемий чумы, начавшейся в 1348 году. Этот «век» в своем постепенном развитии характеризовался достаточно благополучным положением крестьян, поскольку в принципе земледельцы пользовались, каждый в зависимости от своих потребностей, изначально большими по площади участками плодородной земли, поскольку численность населения сокращалась и это даже притом, что еще оставалась некоторая доля крепостной зависимости. В окрестностях Тонона, например, один «серв» оставил в наследство «приличную» мебель, хорошую оловянную посуду и пятьдесят два куска маринованной говядины; этому «серву» особенно не на что было жаловаться. Таким образом, население вновь становится более благополучным, как в Савойе, так и в других областях, о чем свидетельствует демографический рост, последовавший с 1481 по 1528 годы, и этот рост продолжался еще, по меньшей мере, до 1561 года, как в деревнях (увеличение численности населения порядка на 50 % в период между второй половиной XV века и десятилетием 1560), так и в городах (в тот же хронологический интервал население Аннеси выросло более чем вдвое). Рост численности населения имел, по правде говоря, не только положительные последствия; он повлек за собой некоторый экономический подъем, а именно в эпоху Ренессанса, приведший к созданию и накоплению предметов роскоши на уровне элиты; но при этом этот подъем сопровождался падением уровня жизни, по меньшей мере, у некоторой части населения, самой бедной и ставшей слишком многочисленной (это «проблематика» Мальтуса…).

Кроме того, протестантская революция, абсолютно законная «сама по себе», вызвала несколько неприятных «перепадов» для савойского государства. В то время как властитель Савойи и его подданные volentes nolentes [207] очень хотели остаться католиками, «еретический» мятеж, вдохновленный немного севернее этих мест Лютером и Цвингли, эстафету которого впоследствии перенял Кальвин, отнял у Савойи Женеву; этот приграничный город на озере Леман по велению судьбы оторвался от своих савойских корней, еще до этого, как бы в качестве компенсации, и в 1526 году присоединился к союзу городов, который включал в себя Берн и Фрибур. Этот союз был уже прошвейцарским. В период с 1513 по 1522 годы Женева для начала избавилась от своего епископа и герцогов Савойи. Затем, начиная с 1532 года, в результате проповедей Гийома Фарела и давления со стороны Берна, необходимого союзника, политическая эмансипация превратилась в религиозный раскол. Начиная с 1535–1536 годов мессу «наконец» отменили и жители Женевы или те, кто говорил от их лица, решили жить «по законам Евангелия» в его протестантском варианте, которое было переведено в Берне и привезено оттуда сторонниками Реформации в Женеву. Прощай, Савойя! По правде говоря. Савойя пережила в то время эпизод, связанный с французской аннексией, явившийся предвестником будущих попыток ее присоединения, имевших место значительно позднее.

На самом деле, герцогство Савойское подверглось жестокой аннексии со стороны Французского королевства в 1536 году, при Франциске I. Смерть Франческо Сфорца, владевшего миланскими землями, которыми страстно желал завладеть французский король, побудила его пересечь Альпы, чтобы успешно получить Милан, а по дороге раздавить, из соображений «географической необходимости», законного господина североальпийского государства Карла III Савойского. Отсюда произошла аннексия этого Савойского государства, осуществленная в некотором роде как «взятие на проходе», как говорят в шахматах. Власть Валуа над североальпийским государством продлилась до 1559 года. Кроме того, французское присутствие, длившееся примерно четверть века, не всех сделало несчастными: королевские представители, как Франциска I, так и Генриха II, действительно сумели завоевать уважение местного населения, сохранив ему его старые представительные органы власти (региональную Ассамблею трех штатов), а также дав ему парламент «по-парижски», учрежденный в Шамбери…и преданный власти, пришедшей с Сены и Луары. Парламент, который только и делал, что изводил ничтожную кучку местных протестантов. Было чем порадовать католическое духовенство, всемогущее в савойских гоpax и тем более склонное к сотрудничеству с французскими оккупантами. И это «сотрудничество» к тому же не стоит рассматривать в розовом свете. Скажем так, французские власти преследовали савойских гугенотов (даже несмотря на то, что при этом они были связаны на высшем уровне с протестантскими принцами Германии; таковы были требования «Realpolitik» Генриха II). И еще, с другой стороны, этот малочисленный народ продолжал жить в нищете. Мы уже говорили об остроте этой проблемы как о последствии роста населения, иногда неразумного; дело в том, что во «французский» период в середине века во многих маленьких крестьянских хозяйствах не было даже одной коровы. Много было мигрантов, происходивших из деревень, которые полностью становились пролетариями и уходили в города, в частности, в Лион, к востоку от бывшей франко-савойской границы, моментально переставшей существовать.