После того как разрывы зашили, меня оставили отдыхать в кресле примерно на час, и поставили капельницу с антибиотиком. А затем помогли перебраться на каталку и отвезли в палату. Дочку пообещали принести утром.

Я не могла сразу уснуть, было море эмоций и мыслей в голове. Предвкушение от встречи с моей доченькой Кирой. Я написала отцу сообщение о том, что родила и с нами всё хорошо. И вскоре уснула.

Утром, я с трудом поднялась с постели, было сильное кровотечение, и простынь была запачкана. Ко мне зашла уборщица и принесла новое постельное. Позже позвали на завтрак, аппетита ещё не было, но я заставила себя немного поесть. Я ждала. Ждала, когда мне принесут мою кроху. Но её принесли только после обеда.

Я неуверенно взяла её на руки. Такая маленькая и беззащитная. Она смотрела на меня серьёзным и осознанным взглядом, будто видит насквозь и может прикоснуться к моей душе. Было страшно сделать что-то не так, неправильно взять или случайно сделать больно.

У нее были глаза Стаса, но в целом она была больше похожа на меня. Такой же небольшой носик, слегка задранный кверху, такая же форма губ — бантиком.

Она была беззащитна передо мной, а я перед ней. Для меня всё было в новинку. Я не умела правильно мыть, кормить, даже держала её как-то неумело. Медперсонал очень помогал, все старались дать совет, показать, как правильно ухаживать за ребенком. Это напоминало мне игру в дочки-матери, только тут всё настоящее, вместо куклы — ребенок, а вместо беззаботной игры — большая ответственность.

Воспоминания о роддоме для меня не самые приятные. Я видела других новоиспеченных мамочек, они медленно плелись по коридорам в казенных сорочках, и на их лицах не было никаких эмоций. У кого-то болели швы, у кого-то ребенок всю ночь не спал. А у кого-то все вместе и еще приправленное послеродовой депрессией. Меня она тоже не обошла стороной.

Кира постоянно плакала. За три дня после родов, мне удалось поспать в совокупности часов восемь от силы. Я не могла отлучиться от нее ни на минуту. Пока она была на руках, спокойно спала, но стоило мне только ее положить в кроватку, начинала сильно кричать. Проблемой было даже выйти за завтраком, обедом и ужином. Я очень быстро похудела за это время. Лицо приобрело нездоровый вид, а в мешки под глазами можно было складывать картошку.

Кроме того, каждый день нужно было ходить на обработку швов. Их обрабатывали зелёнкой, и это было очень неприятно. Дней десять мне не разрешалось сидеть, и это было тем ещё испытанием. Но ради малышки я готова была на всё. Приходилось присаживаться, полулежа, а с новорожденным ребенком это очень не просто.

Вскоре у меня началось воспаление, и разошлись внутренние швы. Впереди был курс антибиотиков, «чистка» и наложение новых швов. «Чистка» была самой неприятной и болезненной процедурой. Мне казалось, что я ее просто не переживу. Нервы сдавали, я рыдала прямо на гинекологическом кресле. Просила просто отпустить меня домой, закончить весь этот кошмар.

Тогда я впервые услышала от врачей, что у меня послеродовая депрессия. Я отрицала. Я просто хотела домой, вот и все.

У дочери тоже не обошлось без проблем со здоровьем. На четвертые сутки после родов у нее появились везикулярные высыпания — признак внутриутробной инфекции. Также была небольшая желтушность. Нас перевели из роддома в детскую больницу в инфекционное отделение.

Там началось лечение малышки антибиотиками и, непосредственно, борьба за ее жизнь. Врачи пугали историями о том, что сыпь может перейти на внутренние органы, и тогда ребенка уже, скорее всего не спасти. Нет ничего хуже, чем сказать только что родившей девушке, что ее ребенок может не выжить. Я испытывала дикий страх только от одной мысли об этом.

Помимо внутриутробной инфекции, которая была, скорее всего, вызвана многоводием во время беременности, мы столкнулись с последствиями гипоксии.

У Киры был мышечный тонус, тремор подбородка и рук, обильные срыгивания, которые пугали меня до чертиков. Я очень боялась, что она может так захлебнуться, поэтому я не могла оставить ее одну ни на минуту. Выходила из палаты только по острой надобности, когда она спала.

Кире назначили курс электрофореза и общего массажа.

В больнице время тянулось очень медленно. Две недели, что мы там провели, показались мне вечностью. Вечностью в аду…

Я каждый день плакала. От собственной беспомощности и душевной боли. Мне было жаль свою дочь, которая ни в чем не виновата, а уже вынуждена бороться за жизнь, которую еще даже не видела. Было жаль себя, конечно же. Почему это произошло со мной, да еще так неожиданно. Я ведь была примерной дочерью, верной девушкой, не курила и не злоупотребляла алкоголем. Не говоря уж про что-то «потяжелее».

Раньше я думала, что если ты живешь правильно, то в твоей жизни ничего такого произойти не может. Но оказавшись сама в такой ситуации, поняла — неважно кто ты, какое положение занимаешь в обществе, если суждено — случиться может всё что угодно.

Папа нас навещал, но не часто. Ему нужно переделать мою комнату в детскую, чем он и занимался почти все свободное время. Ему очень хорошо помогал Глеб, за что я ему благодарна по гроб жизни. Он тоже иногда к нам заглядывал ненадолго, ведь у него была еще учеба, подработка барменом в «Клоповнике» и отношения с девушкой, в которые он сам-то слабо верил.

Когда нас выписали с больницы, уже был конец января. На улице было очень холодно и дул сильный морозный ветер, щипавший за щёки и нос.