Шрифт:
— Да, и сказал еще, что ради этого готов в любое время бросить аспирантуру…
— Так и сказал? — Сигэ поглядела на удивительно красивое в эту минуту лицо Тиэко. — Но Уэмура не собирается уходить.
— Он говорил, что попросит своего отца найти, приличный дом поблизости от того, где растут белые хаги.
— Та-ак, — протянула Сигэ. — Значит, ему известно, что Такитиро хочет отойти от дел.
— Наверное, так для него будет лучше.
— И об этом тоже говорил Рюсукэ?
— Да. Матушка, у меня к вам просьба: позвольте подарить одно из моих кимоно девушке из деревни на Северной горе. Помните, я вам о ней говорила.
— Конечно, подари! И накидку тоже.
Тиэко отвернулась. Хотела скрыть выступившие на глазах слезы благодарности.
Почему один из видов ручного станка называют «такабата» — «высокий»? Само собой, потому что он выше обычного! Но у него есть и другая особенность: такабата ставят прямо на землю, срыв верхний слой почвы. Говорят, влага, исходящая из земли, делает нить более мягкой и эластичной. В прежние времена такабата обслуживали двое, причем один сидел на самом верху, выполняя роль противовеса. Теперь его заменила корзина с тяжелыми камнями, подвешиваемая сбоку.
В Киото есть мастерские, где используют одновременно и ручные ткацкие станки такабата, и механические.
Ткацкая мастерская Сосукэ — отца Хидэо — считалась средней в квартале Нисидзин, где было множество и совсем малюсеньких мастерских. На трех ручных станках работали Хидэо и два его младших брата. Иногда и сам Сосукэ садился за станок.
Хидэо с радостным чувством глядел на узорное тканье пояса, который заказала Тиэко. Работа близилась к концу. Он вкладывал в нее всю душу, все свое умение. В каждом движении бёрдо ему виделась Тиэко.
Нет, не Тиэко! Наэко, конечно. Ведь пояс он ткал для Наэко. Но пока он ткал, образы Тиэко и Наэко сливались в его глазах воедино.
Отец подошел к станку и некоторое время молча наблюдал.
— Хороший получается пояс, — похвалил он, — и рисунок необычный. Для кого это?
— Для дочери господина Сада.
— А эскиз?
— Его придумала Тиэко.
— Неужели Тиэко? Замечательный рисунок. — Отец пощупал край пояса, находившегося еще на станке. — Молодец, Хидэо, прочный будет пояс.
— …
— Хидэо, мы ведь в долгу перед господином Сада. Я, кажется, тебе уже говорил об этом.
— Знаю, отец.
— Значит, рассказывал, — пробормотал Сосукэ, но все же не удержался и стал повторять давнишнюю историю: — Я ведь выбился в люди из простых ткачей. Купил наполовину в долг один станок, и как изготовлю пояс, несу его господину Сада. Виданное ли дело — приносить оптовику на продажу по одному поясу. Поэтому я приходил к нему тайком, поближе к ночи, чтобы никто не заметил…
— …
— Но господин Сада ни разу даже не намекнул, что не к лицу ему покупать по одному поясу. Ну, а потом я приобрел еще два станка… и дело пошло.
— …
— И все же, Хидэо, у нас с Садой разное положение…
— Я это прекрасно понимаю, но к чему вы завели такой разговор? — Хидэо остановил станок и поглядел на отца.
— Похоже, тебе нравится Тиэко…
— Вот вы о чем. — Хидэо повернулся к станку и снова занялся работой.
Как только пояс был готов, он отправился в деревню, чтобы отдать его Наэко.
Солнце перевалило за полдень. В небе над Северной горой вспыхнула радуга.
Сунув под мышку сверток, Хидэо вышел на улицу и увидел радугу. Она была широкой, но неяркой, и дуга ее наверху прерывалась. Хидэо остановился и стал глядеть на нее. Радуга постепенно бледнела, потом исчезла вовсе.
Пока он добирался до деревни на автобусе, радуга появлялась еще дважды. И эти, как и та, были прерывистые и неяркие. Такие радуги часто можно увидеть.
«К счастью или к несчастью эти радуги?» — тревожно подумал Хидэо. Сегодня он был необычно взволнован.
Небо было ясное. Когда автобус въехал в ущелье, впереди повисла еще одна радуга, но Хидэо не успел ее разглядеть: радугу заслонили горы, вплотную подступавшие к реке Киётаки.
Хидэо вышел из автобуса в начале деревни. Наэко уже спешила ему навстречу, вытирая мокрые руки о передник. Она была в рабочей одежде.
В этот день Наэко трудилась у обочины дороги, где шлифовали бревна песком, добытым со дна водопада Бодай.
Октябрь только начинался, а вода из горной реки уже была обжигающе холодна. Бревна плавали в специально вырытой канаве. Рядом с ней стояла печь, на которой грели воду в котле, время от времени подливая ее в канаву. Над котлом поднимался легкий парок.