Четвертый восточный одноэтажный корпус был занят молоковой, где перерабатывали молоко. Продукцию — сыр, масло, прессованную сметану и другие молочные продукты в большом количестве возили в г. Рыбинск, где сдавали в торгующие организации. Тут же был большой ледник и помещение, где хранился мед. В этом же корпусе была посудная и так называемая «рухальная», где хранилось всякое барахло, кому что надо. Посреди корпуса были третьи ворота, за этими воротами был огурешник и деревянное помещение, где в летнюю пору жили две монахини Александра и Параскева, на их обязанности было выращивать огурцы, которых они выращивали огромное количество. Тут же находилась пасека, где тоже был домик, в котором жила опытный пчеловод инокиня Мария Брызгалова».

«Было мне в ту пору годков пять — семь, не больше, — вспоминал батюшка. — Только-только стали мед у нас качать на монастырской пасеке, и я тут как тут на монастырской лошадке мед свожу. Распоряжалась медом в монастыре только игумения, она и учет ему вела. Ладно!

А медку-то хочется, да и сестры-то хотят, а благословения нет.

Не велено нам меду-то есть.

— Матушка игумения, медку-то благословите! — Не положено, Павлуша, — отвечает она.

— Ладно, — соглашаюсь, — как хотите, воля ваша.

А сам бегом на скотный двор бегу, в голове план зреет, как меду-то раздобыть. Хватаю крысу из капкана, которая побольше, и несу к леднику, где мед хранят. Погоди, зараза, и мигом с нею туда.

Ветошью-то крысу медом вымазал, несу:

— Матушка! Матушка! — а с крысы мед течет, я ее за хвост держу.

— Вот в бочонке утонула!

— А крику, что ты! Крыса сроду меда не видела и бочонка того. А для всех мед осквернен, все в ужасе — крыса утонула!

— Тащи, Павёлко, тот бочонок и вон его! — игумения велит. — Только — только чтобы его близко в монастыре не было!

Хорошо! Мне то и надо. Давай, вези! Увез, где-то там припрятал… Пришло воскресенье, идти на исповедь… А исповедывал протоиерей о. Николай (Розин), умер он давно и похоронен в Мологе.

— Отец Николай, батюшка! — начинаю я со слеза ми на глазах. — Стыдно! Так, мол, и так, бочонок меду-то я стащил. Но не о себе думал, сестер пожалел, хотел угостить…

— Да, Павлуша, грех твой велик, но то, что попечение имел не только о себе, но и о сестрах, вину твою смягчает… — А потом тихо так он мне в самое ушко-то шепчет: «Но если мне, сынок, бидончик один, другой на цедишь… Господь, видя твою доброту и раскаяние, грех простит! Только смотри, никому о том ни слова, а я о тебе, дитя мое, помолюсь».

Да Господи, да Милостивый, Слава Тебе! Легко-то как! Бегу, бидончик меду-то протоиерею несу. В дом ему снес, попадье отдал. Слава Тебе, Господи! Гора с плеч». Рядом с пасекой находился «огурешник» — всё это за восточным корпусом, а собственно огород и сад монастырский прилегали к монастырю с южной стороны. «На юге от монастыря был расположен большой огород, где выращивали все овощи, за исключением капусты, картофеля и огурцов, — пишет о. Павел. — Там же была так называемая огородная изба, тут же находилась баня, прачечная, сарай, где хранились телеги, одры, дровни и другой инвентарь. Все эти здания венчала шестикрылая двухпоставная ветряная мельница и келья для мельничих, которых было двое — Параскева да Анна».

Сам же о. Павел что только ни делал в монастыре: и гусей пас, и в поле работал, и на базаре торговал, и в колокола звонил, то есть был и швец, и жнец, и на дуде игрец. Хозяйство в обители было налаженное, в той же молоковой, где производили молочную продукцию: сметана-то сгуснет, ее в марлю и в печку на угли, она и делалась как масло. Пергаментом или фольгой обертывали, в ящик упаковывали, и Павёлка, как подрос, это масло и возил в Рыбинск на базар продавать. Поедет, а монашенки каждая дает ему мешочек купить что-нибудь для личных целей: кому сахар, кому чулки, и в тот мешочек кладет деньги и записку. А мельничиха Параскева — могучая была женщина, сама ковала мельничные жернова и обладала такой физической силой, что, бывало, мужики корячатся, не могут мешок поднять, так она берет сразу два мешка: «Ну, чего вы, хилые!» — она в записочке всегда писала: «И того». Это, значит, вина. Он ей и купит. Параскевины записочки о. Павел помнил всю жизнь, так и пошло «итого» да «итого». «Ем все, — писал он в письме к родным, когда его выписали из Борковской больницы после операции, — за исключением жирного мяса и итого, пожалуй, хватит». Ветряная мельница находилась к югу от монастыря в 97-ми саженях. «Рядом с мельницей была школа деревянная, — пишет отец Павел, — внутри штукатуренная, а снаружи обшита тесом и выкрашена сиреневой масляной краской, уборщица была монахиня Александра Головкина» Окошки были выкрашены в веселый васильковый цвет, в классах перед иконами, висевшими в восточном углу, горели красивые лампадки. Школа была построена в 1890 году и содержалась на средства монастыря, тратившего на ее содержание от 450 до 500 рублей ежегодно. Отец Павел проучился здесь всего «полторы зимы», как он с горечью говорил, потому что сразу же по приходу большевиков к власти школа была закрыта — в 1918 году вышел Декрет об отделении Церкви от государства.

С одной стороны, школа соседствовала с мельницей, а с другой, ближе к обители, находилось через ограду монастырское кладбище, на расстоянии около 24-х сажен от монастыря. На кладбище в 1891 году была выстроена холодная каменная одноглавая и однопрестольная церковь Иоанна Предтечи. «Четвертая церковь находилась вне ограды монастыря, — пишет о. Павел, — и была посвящена Иоанну Крестителю. Там служили очень редко, и особых достопримечательностей в ней не было»

На одной из фотографий Мологского монастыря начала века церковь Иоанна Предтечи запечатлена на переднем плане (снимок сделан с южной стороны обители). А через дорогу, с западной стороны, стоит каменное двухэтажное здание — гостиница для приезжих богомольцев, построенная в 1835 — 36 гг., в ней 16 келий. Рядом еще одна гостиница, одноэтажная, деревянная, для простонародия. Как пишет о. Павел — «странноприимный ночлежный дом». Тут же во дворе гостиниц, по линии с каменным домом в 15 саженях — двухэтажный деревянный дом, где помещалась монастырская домашняя аптека, а для сестер — монастырская больница, которой заведовал доктор Рудин и монахиня Елизавета Иевлева.

Благотворительная школа, больница, которые содержались на средства монастыря, обеды по праздникам для всех жителей окрестных деревень и города Мологи — всё это говорит о том, что Афанасьевский монастырь был не только духовным, но и крупным социально-благотворительным центром. Одна из прихожанок обители Анна Кузьминична Корсакова из деревни Старая Бортница вспоминала, как в праздники накрывали монашки столы на улице, угощали всех овсяным киселем и лепешками, варили щи и кашу. Славился монастырь и разными ремеслами: из тех, которые перечисляет отец Павел, особенно сапожное ремесло, «чеботарня» — чинили монашки обувь мологжанам так, что вне всякой конкуренции. Иначе как трудяги не называли монахинь в Мологе и окрестных деревнях.