– Так вот. – Доцент принялся расставлять шахматные фигуры на доске. – Последняя буква, если вы запомнили её в аббревиатуре «ВИП», это буква «П». Она и означает слово «персона». Понятно? Запомнили? Читаем дальше, что же обозначает это странное обозначение трёх английских слов – ВИП – «очень импотентная персона». Или «персоны», если во множественном числе на них смотреть. Видите, как всё просто в нашем мире. ВИПы – это на самом деле все те гады, которые над нами. И с которыми мы не можем ничего поделать. Для нас, так вообще всё остальное человечество из ВИПов состоит. Можете сразу успокоиться, нам в них не бывать, даже если мы все дружно из штанов выпрыгнем. Прежде всего потому, что хоть мы и вторая буква, да ещё и с тройной приставкой первой, но уж точно не третья. Не пидоры, успокойтесь.

Но Жорик всё равно не успокоился.

– Да ну-у… Ни в жисть не поверю в эту хренотень. Какие же они импотенты, эти бугры?! Да мы, согласен, на их фоне импотенты, каких свет ещё не видал. Это они нас, а не мы хоть кого-то… Тем более их.

– Так я тебе о чём говорил?! Вспомни по буквам! Балда ты!

Сыщик не переставал ухмыляться, приступая к партии:

– Эй, лингвист-юморист! Я иду королевской, заметь. Уж она точно импотент. То есть, не в нашенском смысле, а импотент в английском. С ударением на второй слог – она именно – импОтент. Въехали в ударение?! Чего вылупились? В глаза смотрите?.. Ладно, отбой! Можете зажмуриться.

– Вот умники собрались тут! – Возмутилась хилая бомжачья оппозиция. – Все мозги обделали. Пошли на хрен, господа бывшие начальники! Валим отсюда, бичи. Нехай эти импотенты сами занимаются между собой, чем хотят, хоть по-нашенски, хоть не по-нашенски. Эй?! Кто с нами?!

Однако прочий народ всё равно остался около шахматной доски, с ленивым интересом разглядывая замурзанные деревянные фигурки или даже с умным видом обсуждая некоторые ходы соперников. Разговор затем ушёл в сторону и стал сугубо профессиональным, практически гроссмейстерским, но и его удавалось слушать, поскольку делать-то и вправду было совершенно нечего. Так отчего ж и не послушать очередную бодягу, может хоть что-нибудь станет понятно?! Да и голову надо же чем-то занимать!

Сыщик, сделав ход, нравоучительно поднял палец:

– А ты помнишь, что ещё Каспаров заявлял Крамнику в Женеве? Когда ещё играющим был? Вот то были ВИПы так ВИПы, причём – оба! Не чета нам!

– Не уважаю.

– А кого? Древнего Ананда или ещё более дремучего Карпова, что ли?! Доцент, ты и вправду спятил.

– Тогда шах тебе! Шах-шах! Именно! Разуй глаза! А ещё фору хотел давать!

– Да? Так быстро? Верно…– Сыщик задумался: – И всё-таки ты не совсем прав, доцент. В принципе, это я должен шаховать, а не ты. Природа у меня, понимаешь, такая, от рода моего. Это я только внешне кажусь бабайкой или ястребом каким-нибудь полуподвальным. А в действительности самый настоящий голубь. Был слух, Пикассо с меня рисовал свой всемирный символ мира. Пока я был в отрубях. Если не веришь – всмотрись повнимательней. Давай-давай, не бойся, смотри! Я разрешаю. Теперь попробуй вот так – в профиль. А?! Угадывается?!

Умело и правильно заговаривая зубы, сыщик Осклизкин опять двигал вперёд свою коронную, королевскую пешку, прикрывался от шаха, а сам говорил, говорил-говорил, как по радио или по ящику пургу гнал. Но эти уловки против Фредди не срабатывали, тот знал товарища как облупленного. И потому ещё раз прижал. Тогда после очередного шаха сыщик ещё раз замолчал, да и призадумался, теперь надолго, шах-то никак не отступал. Поэтому делать было нечего – приходилось чем-то жертвовать, чтобы избежать быстрого поражения. Тем временем в разговор вступила группа поддержки, правда, неизвестно кого, не исключено, что всех и сразу. Весёлый, разбитной денди-бомж господин Норкин, не замедлив, вставил в паузу, образовавшуюся в разговоре двух гроссмейстеров:

– Вспомнил! Анекдот слушай. Пока не забыл. – И принялся быстро воркотать, жуя улыбочку, и с деланым кавказским акцентом. – В горах новый хищный птица появился. Понял? Это как бы аксакал говорит другому саксаулу… блин, аксакалу. Понял? Говорит, значит, что новый хищный птица появился… ага, в горах. Дельтаплан называется. Всех кушаит. Вчера смотрю – опять человека несёт. Три раза стрелял, два рожка стратил, пока не бросил. Вах-вах. Хи-хи.

Сыщик поморщился, потом быстро сделал ход и вопросительно просветлел:

– А я вот сюда. И цел останусь. Ты как себя почувствуешь в данном случае?!

Фредди, он же доцент, тут улыбнулся, тоже сделал ход и приятельски похлопал соперника по эталонно костлявой спине:

– Всё так же, так же. Шах-шах, говорю, природный ты мой, зашахованный, да зацалованный.

Бомжик Мухортов вдруг перестал болеть за игроков, выздоровел и показал всем, какой же он на самом деле чуткий, да прислушивающийся:

– Всё верно, правильно зверьки обещали. Образцовая ячейка общества заявляется. Прячь вещички!

– Обмолкни! – Рявкнул сыщик, отхлёбнул крепкий кирпичный чай и вдруг замер с фигурой в руке. – О, мадонна, да кто ж этой такой?!

Тут разговор завис повсеместно, не получив продолжения, потому что в этот самый момент подтвердилась невероятная чувствительность бомжика Мухортова – в полуподвал взяла да и отворилась дверь. В новообретённом жизненном пространстве принялись передвигаться и устраиваться непосредственно под высоким, у самого потолка, оконцем ночлежки, на самом престижном, заранее прописанном для них месте новые постояльцы: то были бомж, бомжиха и ихний ребёночек, то есть, как бы бомжоночек. Ребёночек тот выглядел чрезмерно рослым, не по годам вовсе, сильно похожим на взрослого карлика или непонятно для чего и как переодетого пятиклассника. Однако по причине несусветной убогости или наоборот невероятной продвинутости – такое существо и поныне вроде бы ещё на руках носили, как совсем-совсем маленького или наоборот очень важного мандаринчика. Или русского царя.