– Дань, привет, ну как ты? – мой голос звучит как чужой в этих гулких стенах. Он хмыкает и смотрит на меня, улыбаясь:

– Пойдет. В детдоме не лучше. Но, - кладет руки перед собой на стол, и интимно придвигается ко мне поближе вместе со стулом, который с противным скрежетом шаркает по каменному полу, - ты пришла. Значит, мне уже хорошо!

Я смущаюсь как дурочка, впрочем, оставаясь внешне невозмутимой. Рассказываю ему последние новости, в том числе и о Кобылянской.

Данил хмурится. Я вижу, как ходят желваки на его скулах, пока он слушает меня, и как сжимаются кулаки. Отчетливо понимаю, что дядя Ваня был прав, поселив Тяпилина в отдельную камеру! Ух, и наломали бы они тут дров, Данил так точно.

Потом он вдруг успокаивается, и снова смотрит на меня с жадным интересом. А я, в ужасе от этого, думаю только о том, что посоветовал мне дядя.

Вряд ли получится цивилизованно договориться с Зиминым, просто заявив, что я передумала! Даже при том, что вся эта договоренность была изначально бредовая. Предложить ему что-то другое взамен, но что? Дружбу? Это звучит смешно даже для меня. Он уже нарисовал картинку в своей голове о том, что мы должны быть вместе, и теперь тупо бьет по этой цели. До упора. Пока не добьется.

– Дань, а Кобылянская, ты говорил, приставала к тебе? – не удерживаюсь от вопроса.

– Мгм, - подтверждает.

– Что, прямо в блоках?

– Прямо в блоках, - мой вопрос почему-то его смешит, - тебе ещё подробнее?!

– Как, просто пришла ночью?

– Вечером. Когда в комнате никого не было. Пришла, сняла трусы…

– С тебя?!

– С меня ей здоровья не хватит, - смеется.

И он говорит об этом так спокойно!

– Ты не позвал дежурного?

– Какого?! Мы сами себе дежурные. Бухой сторож в школе не в счет.

– Скажи, - я просто не могу не спросить его об этом, - а… девочек ваших… так обижает кто-нибудь?!

– Так - нет. Да и некому! Мы их не трогаем, а учителей мужиков нет почти. У нас же только тётки в школе, да и те старые, не считая тебя, конечно.

Данил прав. Я не вижу по нему, чтобы тот случай с Кобылянской нанёс какую-то серьёзную душевную травму. А интересно, девственник ли он?

– Да, она же психически больная, как выяснилось, - поясняю ему зачем-то со вздохом еще раз. К нам уже заглядывает Макаров, громыхнув дверным засовом. Но я умоляюще смотрю на него, и он недовольно кивает мне в ответ. Укоризненно качая головой, бросает взгляд на свои наручные часы. Затем закрывает дверь.

– Я даже не знаю, с каким конкретно диагнозом. Наверное, шизофрения или что-то типа, - говорю Данилу, хотя он меня об этом не спрашивает.

Молчим. Чувствую, что не готова проститься с ним прямо сейчас, на такой тяжелой ноте. Он смотрит нежно и странно, как обычно. Ежусь под его «щекотным» взглядом, но и уйти не могу, сидя, как приклеенная. Ой, что будет дальше?!

Замечаю тонкий ободок красивой татуировки в вороте его футболки, чуть пониже ключицы. Поддавшись порыву, я протягиваю руку и немного сдвигаю футболку в сторону, разглядывая этот знак на его теле.

Рядом с витиевато набитой надписью «ZIMMA» перевернутая восьмёрка - символ бесконечности. На одной из переплетенных между собой сторон буква A, на другой D. Я не особо суеверна, но все вместе это читается как «AD». Он перехватывает мою руку и уже держит, не отпуская.

– Ад?
– читаю вслух.

– Буквы английские. Антонина, Данил, - сплетает наши пальцы, - Ад это Hell..

– Отпусти! Макаров смотрит, - дергаюсь, - зачем тебе вообще эти татухи?

Он медленно отпускает, не сводя с меня внимательного взгляда миндалевидных серых глаз. Зимин как будто все время говорит мне о чем-то взглядами, но я не могу до конца разобрать, о чем. В нем словно жарко полыхает что-то невысказанное.

– Ребят, время! – нервный Макаров снова распахивает дверь с неприятным шумом, - Антонина, у нас начальство скоро обход будет делать...

Я встаю, прекрасно понимая дежурного. Но, взгляд мой по-прежнему прикован к зачарованному нашей встречей Зимину. Даже лампочка под потолком начинает мигать, будто не выдержав напряжения!

Он также встаёт, двигаясь со мной синхронно. И раньше, чем я успеваю возразить, снова целует в щеку на прощание. Долго смотрит в глаза, вызвав жар по всему телу порывистостью своих движений, и тем, как сильно сжимает мои пальцы в своих. На миг мне даже кажется, что он очень желает меня. Я ощущаю эту тягу физически, как будто мы с ним оба намагниченные…

Но я ведь не люблю Зимина?! Значит, этого не может быть. По-детски испугавшись собственных мыслей и того, что он, возможно, спросит меня о чем-нибудь, я выбегаю из камеры, бросив ему сухое «пока».

А ведь он даже не поинтересовался тем, когда его отпустят, и тем, что будет дальше с ним или с Тяпилиным!

Не спросил ничего…

Ночь и последующие полдня проходят для меня как в тумане. Спала я очень беспокойно. Девчонки звали меня вечером в кино, но я была такая рассеянная, что едва нашла предлог для отказа и даже не помню, на что они ходили.