Кику следил за всей этой сценой, сузив глаза, когда ж Волох вернулся, проводив посетителя, решил без утайки высказать, какое впечатление она произвела на него:

— Значит, перешли на производство светильников, дорогой товарищ? Потом наступит черед кадилам, иконам и так далее. На кой черт тогда дрожать от страху? Это, по-твоему, называется борьба против Гитлера и Антонеску? Да, борьба? Красиво, ничего не скажешь!

— А как бы ты хотел? Меня наняли на работу, слесарем, — хмуро ответил он. — И между прочим, платят за это. Да, да! Что бы ты делал на моем месте?

— Если хочешь знать, что делал бы я, тогда слушай, — сдержанно ответил Кику. — Так вот: я бы на твоем месте, дорогой Сыргие, раз уж угнездился тут, в один прекрасный день собрал бы всех этих бородачей, кто б они ни были — баптисты, адвентисты… Сделал бы из них бригаду атеистов и приставил к нашему делу! Или бы послал к той самой матери. Какого черта ты боишься называть их по именам, если разговор идет о каких-то трубках для светильников!

— Сделаешь из них атеистов, как же, если и встают и ложатся с именем господа… А ты, пожалуйста, занимайся своими делами, теми, которые тебе поручены. Этих оставь в покое, пусть живут по своему разумению. — Он не знал, что бы еще сказать, только бы поскорее избавиться от нежданного гостя. — Я только об одном тебя прошу: ты здесь не был, ничего не видел и не слышал!

— Хорошо. И само собой, пора уходить, заметать следы? Я правильно тебя понял?

— Не совсем. — стал уточнять хозяин. — Ты действительно должен немедленно уходить, однако после того, как я скажу об этом. То есть сначала нужно посмотреть, что происходит во дворе. Что же касается возможного нового визита…

— Это я тоже понял, — пекарь поднялся на ноги. — Как и то, что ты намеренно заслонил спиной своего монаха. Или же у тебя и с ними завелись подпольные дела?

— Даже если и так, это не должно тебя злить.

— Не должно, говоришь? Меня другое злит, — взорвался наконец Кику. — Знаешь что? Ну да ладно, иди во двор, проверяй, не привел ли Илие Кику за собой гитлеровского приспешника… Давай, давай, мне в самом деле пора.

— Чего ты сердишься? Я веду себя не слишком любезно? Прикажешь ходить перед тобой на цыпочках?

— Да, не слишком любезно. В особенности со мной. И я знаю почему: потому что не доверяешь. Потому что по-прежнему смотришь на меня как на уголовника. И решил: никогда, никогда… Ни мне, ни кому-либо другому…

— Успокойся — я ни разу ни с кем не говорил об этом. Ни разу! Совсем недавно Тудораке пробовал говорить со мной про какую-то "блатную" девицу, но я тут же оборвал его.

— Зато я, лично я чувствую такое отношение на каждом шагу. И если б еще ты подозревал только меня!

— Быть может, ты имеешь в виду свою Бабочку, которая бегает ранним утром в одних чулках по снегу… после несостоявшегося инструктажа? Якобы для того, чтоб удрать от типа, привязавшегося к ней? А потом, после всего, крутить с этим же типом любовь, не узнав толком, откуда он: только ли из "Полиции нравов" или из той же сигуранцы… Что, в конце концов, одно и то же!

— Довольно, подумай только, что ты мелешь! — раздраженно взмахнул рукой пекарь. — Откуда ты взял всю эту чепуху?

— Сама рассказала, вот откуда! — Он давно ожидал, что Илие задаст этот вопрос. — Он, видишь ли, страшно хотел есть. Попросил кусок хлеба, и она остановилась удовлетворить просьбу.

Волох почувствовал легкую досаду оттого, что столько наговорил парню, хотя вместе с тем отлично понимал — следовало сказать куда больше!

— Знаешь что, Илие… Ты все-таки явился ко мне домой, хотя никто не знал моего адреса однако до сих пор не объяснил, с какой целью сделал это.

— Потому что ты копаешься в том, чего не нужно трогать, — резко возразил Илие. — Проявляешь интерес к Бабочке, ее кавалеру… Они знакомы друг с другом еще по лицею, когда девушка…

— Меня не интересуют ее приключения!

— Не интересуют, а жаль, — прервал его Кику. — Тогда не прислушивайся к сплетням. Она знает, что ты не доверяешь ей, и несет околесицу… Если же хочешь знать, то из автобуса она выскочила не для того, чтоб показать парню конспиративную квартиру, где намечался инструктаж, — выманила для того, чтоб не привлечь внимания к тебе, ответственному группы! Дошло наконец? И ни за что не хотела сказать тебе об этом!

— Допустим, — согласился тот, — зато изо всех сил пыталась отрицать, что "Полиция нравов", в особенности сейчас, во время фашистской оккупации, всего-навсего плохо прикрытая ширма гестапо! Да, да, не только сигуранцы, так можешь ей и передать!

Волох перестал ходить по комнате — решил было присесть, однако так и остался на ногах.

— Я предупреждал ее, кстати через тебя, — не прямым образом, но предупреждал, — твердо проговорил он. — Хотя отлично знаю, что она и до сего времени не порвала с этим типом и потому больше не существует для нас. Окончательно и бесповоротно. И если ей пока еще об этом неизвестно, можешь сообщить. Слышишь? И не делай страшные глаза, не хмурься, — еле слышно добавил он.