Через какое-то время его разбудила женщина, убиравшая в зале.

— Поднимайся, поднимайся, грехи тяжкие. Давай раздену, уложу спать. Опять напился с этим клиентом.

Тудораке обалдело таращил свои большие глаза.

— А где же он? — спросил погодя, оглядывая опустевший зал.

— Когда еще ушел, господи боже…

— Извозчика вызывали?

— И не думали. Нужен ему твой извозчик, как же… Даже слышать не хотел. До чего здоровый человек, будто бык. Тебе бы так… Пошел пешком. Давай, сынок, давай, уложу где-нибудь на диване. Пока придешь в себя…

— Вот почему я и не вышел на встречу, — с облегчением вздохнул Хобоцел после того, как сделал это вынужденное отступление.

— Говори, говори дальше, эти наемные псы все еще проходят по одному. Арьергард… — сказал Волох, понуждая кельнера продолжать свой рассказ. — На этот раз пронесло — не слишком принюхивались. Итак, кишиневские сыщики ищут… некую боангинуцу? Всплыла на поверхность история с немцем? В этом очень серьезная опасность. Откуда все-таки Кыржэ получил сведения? От кого? Не помнишь: он говорил о встрече в ресторане или о других тоже?

— Место не упоминал. Хотя черт его разберет: вдруг не хочет впутывать меня? В любом случае ясно одно: немец крайне его интересует.

— Хотелось бы знать: за железной дорогой наблюдает только сигуранца? — спросил Волох. — Или же их работу контролирует и гестапо?

— Варварская орда, — все еще вглядываясь в темень улицы, проговорил Хобоцел. — Как варвары пришли, как варвары уйдут.

— Начал делать экскурсы в историю? Браво, обер-кельнер, продолжай в том же духе. Только я не согласен: то, что мы видели сейчас, скорее похоже на похоронную процессию.

— Пока что она откладывается… "Во имя христианства" — так называется это безумие. Значит, готовится… торжественная встреча с митрополитом.

— Не забудь еще об одном человеке, Тудораке. Сделай все возможное, чтобы побольше разузнать об этом Дане Фурникэ. То, что он в каком-то контакте с твоим Михэешем, — несомненно. Только пока еще не ясно, в чем тут суть… Нас интересует не только он, но и, как бы сказать, положение, создавшееся в группе. Нужно бы узнать, в самом ли деле он наш или же — в особенности — их. Ты сам что об этом думаешь?

— Попробую. Что я могу думать? Боюсь, чтоб не оказался из тех, знаешь, которые и нашим и вашим.

— Исключается. Таких вообще не бывает. Ну, пора расходиться. Старайся не пропускать ни одной встречи со мной, хорошо? В особых случаях присылай кого-нибудь вместо себя. Впрочем, нет, только сам! Главным по-прежнему остается судьба Улму. Сделай все, чтобы засечь передвижение эшелонов с солдатами на станции. И опять повторяю: Фурникэ… Да, да, вполне сочувствую тебе: алкоголь есть алкоголь. И все же сопротивляйся, крепись, больше чем на сорок градусов. И скажи: ты в конце концов сам не станешь забулдыгой? В таком случае загубишь себя, всю жизнь. Дай слово, что этого не случится! — Он повернул к нему взволнованное, напряженное лицо, крепко ухватил за руку. — Как хочется верить в тебя!

Илие Кику долго вышагивал вдоль высокого забора, пока не надоело слоняться без толку и он словно бы машинально, против собственной воли, перепрыгнул через него. Однако Сыргие дома не было. Он хотел уже спуститься в подвал мастерской, хотя и знал, в какую ярость мог прийти из-за этого ответственный, но тут он сам попался навстречу. Правда, столкнуться лицом к лицу им помешала сестра Параскива — расплываясь в благочестивой улыбке, она очутилась внезапно перед ошарашенным пекарем, любезно взяла его за руку и стала приглашать в дом, намереваясь, как всегда, затеять душеспасительную беседу.

Волох встревожился, увидев Илие. Понял, что тот явился не просто по дружбе. Тем более что как раз накануне пришлось перенести некоторые встречи. Значит, произошло что-то серьезное. Ведь отлично знает, что ему запрещено переступать порог этого дома! Предупреждение было самым категоричным: Илие — один из немногих, знавших адрес ответственного… Совсем не потому, что Волох не доверял пекарю — это значило бы не доверять самому себе. Того требовали обстоятельства. Располагать надежно засекреченным жильем было величайшей удачей.

Ему и так уж здорово повезло с сестрой Параскивой, хозяйкой флигелька во дворе, где он снимал комнату. Все получилось самым неожиданным образом: исколесив из конца в конец город в поисках квартиры, он очутился в этом дворе. На калитке не было запора, не видно было его и на двери дома.

Постучал раз, затем другой. Никакого ответа. Пришлось самому открыть дверь и войти. Вскоре показалась хозяйка: похоже, появление чужого человека нисколько не встревожило ее. Заметив удивление гостя, она пригласила его садиться, объяснив, что двери ее дома всегда открыты для людей. Никаких замков хозяйка не признает — если кто-то придет со злым умыслом, значит, послала рука всевышнего. Разве его самого также не направил к ней господь? А если так, то она рада благодати, ниспосланной всевышним.