— Нет, нет! Я ухожу.

— Ну погоди же, не спеши! Я так давно тебя не видела. С моего дня рождения, да ты и тогда не захотела зайти. Пойдем, я тебя познакомлю. Очень славный человек. Бывший фронтовик и к тому же холостяк, — засмеялась она. — Он тебе понравится.

Марго махнула рукой и устало улыбнулась.

— За мной тоже ухаживает один военный. Приходит каждый день, не стричься — так бриться. Садится после всех, чтоб проводить меня домой.

— Он женат?

— Где там! Все некогда было жениться. Сперва был ударником. Знаешь, что это такое — ударник? Потом пошел воевать на каком-то там — не помню — озере. Где-то возле Японии. Потом воевал совсем в другой стороне, там уже не одно — целая тысяча озер. А сейчас он только недавно вернулся из Германии. У него орденов — от плеча до плеча. На улице он только и знает, что прикладывает руку к козырьку, справа, слева — все ему честь отдают. А за мной ходит как мальчик.

— Марго, но, может, он тебя по-настоящему любит? — мечтательно прошептала София.

— Может быть, он меня и любит, — согласилась она, — но что ж с того? Я ему все рассказала, я ничего не скрыла. „Ищи, говорю, другую, себе под стать“. А он и слушать не хочет. Ты, мол, жертва, — она усмехнулась, — жертва капитализма…

— Не смейся, Марго. Он ведь прав. Почему ты ему не веришь?

— Да я верю. Только боюсь, как бы он тоже не стал жертвой.

— Почему же, если и ты его любишь?

— А! Сколько можно…

— Ну, хватит! — покраснела София. — Ведь этого больше никогда не будет.

— Не знаю, как другие, а я любила только один раз в жизни.

Она, потупившись, замолчала. Софика с тревогой взглянула на нее и вздрогнула: ей показалось, перед ней снова та девочка из сиротского приюта, которая в чем была выскочила зимой на улицу полюбоваться красавцем всадником.

— Ты все еще думаешь о нем? — спросила она, ужаснувшись.

Марго взглянула ей прямо в глаза и ничего не ответила.

— Знаешь, я недавно ездила с ним в район, — спохватилась София, — он говорил мне про тебя, про Петра Рошкульца. Видно было, его что-то мучает. Он живет все время прошлым, прошлым…

Марго сделала резкий жест, словно обрубив разговор:

— Иди в палату, а то простудишься тут. А я пойду. Если ты не придешь, я сама тебя разыщу как-нибудь. Да, возьми-ка вот этот пузырек, это масло для волос, замечательное, придает им блеск. Мажь перед сном.

Она быстро обняла Софию и ушла.

Сергей послушно сидел на стуле в той же позе, в какой София его оставила. Увидев ее, он встал с букетом в руке.

— Пожалуйста, София Николаевна, я же их для вас принес, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — Выздоравливайте, возвращайтесь в школу такой же бодрой, какой мы вас знаем.

Сергей мягко всматривался в нее, но избегал ее прямого взгляда.

— Марчела… — снова заговорил он, и сейчас голос его потеплел. — Хорошо, что она привиделась ему тогда, на войне. — Он помолчал минуту и потом добавил с силой: — Но кто знает, может быть, они еще найдут друг друга! Алеша и настоящая, живая Марчела.

Он положил георгины на тумбочку. Протянул на прощание руку и стоял так, потому что София, казалось, не видела этого жеста. Она нырнула под одеяло, укрылась им до самого подбородка. Она слышала его слова, видела лицо, и что-то все больше проникало в ее душу. Она становилась рассеяннее, печальнее, мягче, а на сердце было горько и в то же время легко, — такими горькими и облегчающими бывают иногда слезы.

— Таковы сказки, София Николаевна, — сказал он, все еще держа протянутую для прощания руку. — У сказок всегда конец счастливый…

Она кивнула. Но протянутую руку снова будто не заметила. Она легонько притянула его к себе, прильнув головой к тому плечу, с которого свисал пустой рукав, закрыла глаза и замерла, словно пыталась услышать далекий, трудноуловимый звон.

Она, может быть, еще долго не пошевелилась бы, но Сергей легонько отстранился, поправил подушку, повернулся и, еле слышно щелкнув каблуками, пошел к двери.

После этого у нее побывали и Мохов, и мастера, и преподаватели, и целая вереница учеников. Даже Сидор Мазуре, у которого было по горло хлопот со снабжением, выбрал время, чтобы навестить ее.

Только Еуджен больше не показывался в больнице и больше не писал ей.

Но зато в день выписки из больницы на нее свалилась совершенно неожиданная посетительница.

Это было утром, после девятичасового врачебного обхода. В палату зашла незнакомая женщина и направилась прямо к ее койке.

— Я та самая Мария, что жила с мастером, монте ром Пержу, — представилась она громко, словно хотела, чтобы все ее хорошенько слышали.

Домашнее платье, все в пятнах извести, жеваное, без пуговиц и кнопок, с распахнутым воротом, болталось на ней, как на вешалке, даже не подпоясанное. Казалось, она кинулась сюда, едва выпустив из рук малярную кисть.