– Кто тут у нас? Гляньте, какая леди! – стиснул он ее щеки. Другой рукой обхватил поперек туловища.

Алекто пыталась отвернуть лицо.

– Убери руки!

– Побрыкайся мне еще! – тряхнул он ее.

В ответ Алекто попыталась его лягнуть. Меня охватила настоящая паника. Я с ужасом смотрела на то, как Алекто бьется, но и ее пыл быстро заканчивался.

Она металась глазами по дороге, перебегая от распростертых на земле тел к отступающим под ударами дубин и кольев рыцарям и лужам крови на снегу.

Я попыталась подняться, но меня тут же придавили обратно. Алекто снова дернулась.

– Я же сказала: убери руки!

Мелькнула сталь, и разбойник взвыл, зажимая раненую кинжалом щеку.

– Ах ты…

Он замахнулся, и тут вдруг Алекто странно изогнулась. Клинок выпал из скрючившихся пальцев.

Оборванец с удивлением посмотрел на нее, потом на свою руку, будто сомневаясь в том, успел он ее ударить или нет.

– Эй, я ее не тронул! Припадочная что ли?

Глаза у Алекто закатились. Тут в стороне завыли, и разбойник обернулся на звук.

– Какого…

Его прервала огромная, метнувшаяся к нему из чащи, тень. Миг, и он оказался буквально смят прыгнувшим на него волком. Вопль захлебнулся в бульканье, когда в шею вцепились зубы.

Теперь Алекто стояла на носках, так, будто что-то ее держало, почти приподнимая над землей. Руки разведены в стороны, грудь неестественно вывернута кверху, глаза закатились. Лицо было белее снега в обрамлении развевающихся рыже-алых волос.

Точно так же, как недавно из чащи высыпали разбойники, из нее теперь выскакивали серые тени. Дорога заполнилась криками пытавшихся убежать разбойников. Их настигали так же быстро и бесшумно, как первого.

Один из волков пронесся надо мной, и придавливающее меня тело исчезло. Я с трудом оперлась на снег и поднялась. Поле, полное мечущихся людей, ходило из стороны в сторону.

Алекто по-прежнему стояла на носках. Когда раздался последний крик, словно оборвались удерживающие ее в таком положении нити, и она рухнула в снег. Красные волосы расправились на белом насте.

Я тут же бросилась к ней, не чувствуя онемевших ног. Тот волк, что выскочил из чащи первым, подошел к ней, лизнул в щеку, а потом отвернулся и потрусил к чаще. Вскоре он скрылся за деревьями. Словно по сигналу, остальные последовали за ним.

Я упала рядом с Алекто, схватила ее за плечи и принялась трясти, хлопать по щекам.

Ее глаза оставались закатившимися, а дыхание было таким слабым, что удалось уловить его, лишь прижавшись ухом к груди.

– Миледи, что с ней? – подбежал ко мне Каутин.

– Глубокий обморок. Помоги мне. Нужно добраться до ближайшего постоялого двора.

Каутин подхватил Алекто на руки и двинулся к повозке. Тут и там раздавались стоны рыцарей. Трое были убиты, еще пятеро ранены. Стонов разбойников слышно не было: все они остались на лесной дороге – после встречи с волками не выжил никто. Зато ни одного рыцаря свиты они не тронули.

Лекарь и менестрель лежали в стороне. Сперва я подумала, что и они мертвы, но грудь музыканта, к которой он прижимал виелу, то ли защищаясь ею, то ли – что скорее, – защищая ее, как самое дорогое, чуть шевелилась. А лекарь, судя по отсутствию крови, похоже, просто был в глубоком обмороке.

Каутин устроил Алекто в повозке, и я принялась тереть ее сжатые пальцы, пытаясь расправить их и отогреть. Они были ледяными и какими-то неожиданно маленькими. Глаза у нее были уже просто прикрыты, и можно было подумать, что она спит.

К повозке, приволакивая ногу, приблизился сэр Вебрандт.

– Миледи, нужно похоронить убитых, а к вечеру или завтра мы сможем продолжить путь. – Левую руку он придерживал правой.

– Нет. Отправляемся немедленно. Убитых и тяжелораненых оставить.

– Но…

– Я сказала: немедленно! – резко повернулась я.

Он глянул на лежащую неподвижно Алекто и поклонился.

– Да, миледи.

Устроив раненых под деревьями и снабдив их запасом провизии, воды и того, что нужно для разведения костра, мы продолжили путь. Все это время Алекто не приходила в себя. Каутин то и дело подъезжал к окну, чтобы справиться о ее состоянии.

В один из таких разов я заметила, что у него на плече кровь.

– Что это у тебя? Ты ранен?

– Ничего особенного, миледи.

– Лекарь позаботится о твоем «ничего особенного» во время остановки.

К вечеру мы добрались до постоялого двора в деревне. Рану Каутина промыли – к счастью, она оказалась неглубокой, – а Алекто уложили наверху. Закопанная под одеялами, она стала дышать глубже и ровнее.

– Я могу быть еще чем-то полезен, миледи?

– Нет, Каутин. Ступай.