Шрифт:
Октябрь. Снежные сугробы. Морозно.
Лейтенант Арам Арутюнян вызвал меня к себе.
— Я уезжаю, — сказал он.
— Куда?
— На фронт.
Я с мольбой уставился на него. Он собирает вещи. Подтянутый, стройный, бравый. Начищен до блеска, все так и сверкает — пуговицы, пряжка, сапоги. Протянул мне брюки и пару белья.
— Это от меня на память.
Я почувствовал себя совсем осиротевшим.
— Значит… уезжаете?
— Родина в опасности. Надо, брат, ехать. Надо фашистам показать!..
— А я? — кричу в отчаянии. — Меня тоже возьмите с собой, умоляю!..
— Это не от меня зависит…
Но на прощанье он вдруг сказал:
— Желаю тебе от всей души попасть на фронт.
Я обнял его, как когда-то отца обнимал маленьким и беспомощным.
— Возьмите и меня! Возьмите!..
Лейтенант высвободился из моих объятий. Что он мог сделать? Я не заплакал, только зубы сжал. Встречу ли еще его? Едва ли…
Сегодня мы похоронили двух бойцов. Шура принесла мне спирту.
— Берегись морозов!..
Пришло письмо от Арама Арутюняна. Из Чкалова.
«Мне присвоили звание старшего лейтенанта и назначили командиром роты, — пишет он. — Направляюсь на передовую…»
Морозы стоят отчаянные. Арам уехал сражаться. А я — в этой промозглой землянке. За что?..
Зашел Каро.
— Что поделываешь, дорогой? — спросил он.
— Мозгую, как бы рвануть на фронт.
Он засмеялся. Попросил махорки. У меня ее не было. Хлеба спросил — тоже не было. Увы, и воды у меня не было. Он шмыгнул носом и пробурчал:
— С ума вы все посходили!..
Я предложил ему вместе махнуть в Караганду, в военкомат, на фронт проситься. Он спрятал свое изборожденное морщинками лицо в обмороженных ладонях и прохрипел:
— Псих!
Вечером Серож дал мне кусок хлеба.
— Один из наших упал и ногу сломал. На льду поскользнулся. Его домой отправляют… — сказал он.
— Несчастный, — посочувствовал я. — И тяжелый перелом?
Серож зашептал:
— А он очень даже рад…
— Чему?
— Что домой едет.
После отъезда Арама командиром нашей роты назначили старикана. Первым долгом он прикрыл мою читальню.
— Какие еще тут книги? Чушь собачья! Отправляйся-ка лучше землю копать.
И я пошел землю копать.
На бетономешалке работаю. Стараюсь не обморозить лица и рук. Шура волнуется:
— Ты ведь такой хлипкий, не выдюжишь.
— Чему быть — того не миновать, — говорю я.
И Шура вдруг придумала просить начальника санчасти взять меня санитаром.
— И не вздумай! — рассердился я.
Шура плачет.
Седьмое ноября. Двадцать четвертая годовщина Великой Октябрьской революции. Наш батальонный комитет комсомола принял решение работать в этот день на строительстве, ознаменовать праздник двухсотпроцентным выполнением плана. Наше подразделение сейчас на важном задании: мы строим помещение для эвакуированного сюда предприятия. Наш лозунг: «Все для победы родной Красной Армии!»
С шести утра мы уже на стройке. Вернемся только в десять вечера. Так было решено на ротных комсомольских собраниях. Про себя все невольно задаемся вопросом: будет ли и на этот раз парад на Красной площади, как во все мирные годы? Бои ведь идут уже на подступах к Москве?.. Гитлер бросил на Москву свои отборные силы, приказав войскам Гудериана именно седьмого ноября пройти по Красной площади.
— Ах ты, оголтелая тварь! — взъярился Сахнов. — Смотрите-ка, каков у него аппетит!..
У нас на стройке еще вчера установили громкоговорители. Комиссар уверяет, что парад обязательно состоится и мы услышим голос Москвы…
Так оно и случилось. Ровно в десять наши громкоговорители все, как один, разнесли над стройкой знакомый родной голос Красной площади.
Сахнов прослезился.
— Москва не сдается, братцы! Вы слышите ее?
Слышим. Вот по Красной площади идут воинские соединения. Держа равнение на Мавзолей Ленина, с клятвой в сердцах, прямо с парада воины уходят на передовую, уходят отражать натиск врага на подступах к Москве.
Что сталось с гитлеровским молниеносным ударом, с его блицкригом? Сахнов произносит «блицкрик». Оно и впрямь так: крик издыхающего.
В столовой Сахнов отечески обхватил меня за плечи.
— Нос-то побелел. Обморозился?..
Он вывел меня во двор и стал растирать снегом. Тер до боли.
— Ну, — засмеялся наконец Сахнов, — нос я тебе спас. Ты, парень, как из теплицы… А что, если тебя в штукатуры взять? Знаешь это дело?
— Да нет…
— Тьфу! — разозлился он. — Хоть бы соврал! Ну что тут мудреного, штукатурить-то?.. Я бригадир у штукатуров. Нас шестнадцать человек. Попрошу комроты, и тебя возьмем. Спросит, какой разряд, говори — шестой. Понял? Мы сейчас в помещении работаем и раствор замешиваем на теплой воде. С нами и нос сбережешь.