"Баку 01.VI.1980 г.

Уважаемый Василий Васильевич!

Режиссер киностудии "Мосфильм". Получил ваше столь долгожданное письмо Mersi. "Лучше поздно - чем никогда". За собой чувствую право назвать Вас сыном, ибо мне 85 лет.

Дорогой Васильевич! Размер Вашей фотокарточки 4х5 см, что совершенно не гармонирует с имеющимися в альбоме карточками. Собственно говоря, 9х12 см это размер обыкновенной открытки и это стоит - около рубля. Чем Вы хуже остальных?!

Славный сын! Писал ли я Вам, что в альбоме много выдающихся работников искусства. Просто "сливки", но только не молочные, а "Ума". (Люблю шутить.)

Итак, прошу Вас, тов. Катанян! Выслать мне свой фото-бюст.

Автограф пишите, пожалуйста, на лицевой стороне карточки, т.к. буду клеить. Кроме того, укажите фамилию, имя, отчество; если пока нет звания, то укажите характер работы; год и место рождения. Прошу не скупиться - ответить на все вопросы.

В ожидании фото, с отцовским приветом с наилучшими пожеланиями

(подпись)

P.S. Между прочим: Сын мой - режиссер Бакинского театра оперетты. Засл. артист РСФСР и Азб.ССР. Пишется Аллегров Александр Григорьевич. (Комик-простак, русский сектор.)

N.B. 1. Не родственник-ли Вам гл. режиссер Ереванского оперного театра Катанян Арам Григорьевич?

Прошу - жду,

тот же Саркисов".

Боже мой, да что же это такое? Сколько это будет продолжаться? При чем тут комик-простак из русского сектора? Упорно прячу голову под крыло. Но...

"Баку, 11.IХ.1980

Уважаемый тов. Катанян!

Вашу фото-карточку я должен иметь. Неужели Вы не можете прислать фото-бюст? Ведь я Вам оставил место. Время дорого. Не заставляйте старика так долго ждать.

Автограф пишите, пожалуйста, на лицевой стороне, т.к. фото буду клеить.

Очень прошу, в виде любезности, позвоните королю шахмат Тиграну Петросяну и скажите, что я ему написал два письма, почему не высылает свое фото?

С приветом и наилучшими пожеланиями...

Ваш доброжелатель Саркисов".

И понял я, что нет мне спасения. С одной стороны - Саркисов, с другой стороны - укоряет Инна, умоляя не мучить старика. Скрупулезно вымерял линейкой фото-бюст, отрезал лишние миллиметры (Баку не проведешь!), отослал. С глаз долой - из сердца вон! Казалось бы... Опять письмо с витиеватым почерком. Господи помилуй, что еще?

"Баку, 20.IХ.1980 г.

Уважаемый Василий Васильевич в Москве!

Получил Ваше фото-бюст (жаль, что профиль) - благодарю... А миниатюрную возвращаю Вам обратно.

Разрешите пожелать Вам всех благ...

С приветом

Саркисов.

N.B. Когда получите звание, не забудьте мне сообщить, чтобы я переделал в альбоме. Ваша фото-карточка уже красуется в альбоме.

P.S. Очень прошу Вас сообщить мне адрес тов. Кулиджанова.

Не посоветуете ли, кому можно еще писать в Москве?"

Посоветую, посоветую!

1981

[1981 встречали на Пахре у Элика. 31-го был "группенстресс" по поводу "Гусара"*, ибо Элику позвонили с телевидения и по секрету сказали, что из финальной части вырезали важный для него фрагмент облета церкви. Так, в обрезанном виде, фильм был показан 1-го числа. Элик в бешенстве.

Подавал в ОВИР во Францию, но не пустили, и тогда мы с Инной поехали в Тбилиси (октябрь), где прекрасно провели время.

Осенью дважды приезжал Параджанов. Приходили Любимов, Смехов, Тарковский, Ахмадулина, Мессерер.]

"ОН ДЕЛАЕТ ИСКУССТВО ИЗО ВСЕГО"

Зимой 1981 года Сережа гостил у нас, и 5 декабря к нему пришел Андрей Тарковский. Они очень любили и ценили друг друга.

Пока Сережа колдовал на кухне, мы разговаривали, и Андрей сказал: "Он делает не коллажи, куклы, шляпы, рисунки или нечто, что можно назвать дизайном. Нет, это другое. Это гораздо талантливее, возвышеннее, это настоящее искусство. В чем его прелесть? В непосредственности. Что-то задумав, он не планирует, не конструирует, не рассчитывает, как бы сделать получше. Между замыслом и исполнением нет разницы: он не успевает ничего растерять. Эмоциональность, которая лежит в начале его творческого процесса, доходит до результата, не расплескавшись. Доходит в чистоте, в первозданности, непосредственности, наивности. Таким был его "Цвет граната"".

Я не говорю о его неангажированности. Тут дело даже не в этом. Он для всех нас недосягаем. Мы так не можем. Мы служим".

Это была их последняя встреча. Тарковский уезжал в Италию. Он сказал: "Сережа, ты знаешь, что я небогат. Единственная моя драгоценность - этот перстенек с изумрудом. И я хочу, чтобы он был у тебя. Ты ведь любишь такие вещи". У Сережи навернулись слезы. В тот вечер у нас был оператор Александр Антипенко, друг Параджанова, и он всех сфотографировал. Вообще, каждый раз, когда Андрей Арсеньевич и Сергей оказывались в одном городе, они обязательно встречались.