– Але, это ты?
– лениво потягиваясь, зевает Рита.

– Спишь?
– возмущенно кричит Олег.
– А в Москве знаешь что делается?

– Что?
– недоуменно моргает Рита.

– Да я и сам не в курсе, - еще громче кричит Олег.
– Включай поскорее телик. Какой-то у нас, что ли, переворот. В городе танки!

– И что же нам делать?
– теряется Рита.

– Как - что? Давай к Моссовету! Нет, лучше на Пушкинскую: там легче встретиться. Жду через час.

И, не дожидаясь ответа, Олег - где-то там, далеко - швыряет трубку.

Рита смотрит на часы. Без пяти девять. Как раз - "Время". Нажимает красную кнопку. Из туманного голубого небытия выплывает знакомая дикторша. Что это с ней? Такая всегда красотка, а тут... Даже вроде как постарела. И глаза несчастные. Что-то бормочет - сразу видно, что врет, - о болезни президента, о том, как надо все укреплять, всех защищать - от кого, от чего?
– и - вовсе уж неожиданно - бороться с сексом и порнографией. Вот те на! Только узнали, что есть он, секс-то, даже у нас, как призывают уже с ним бороться.

Рита прыскает в кулачок, включает телик погромче, чтоб было слышно на кухне и в ванной, накидывает на себя халатик, мечется по квартире: умыться, одеться, чайник, два бутерброда...

– Детка, сделай потише.

Жалобный голос матери заставляет приглушить телевизор. Сказать? Нет? Еще не пустит... "Союзный договор нуждается в доработке..." Какой еще договор? Какая там доработка? Спросить бы Олега: он все знает. Но пока ничего страшного вроде не происходит, ну пусть дорабатывают, раз нуждается. А зачем тогда танки? Или Олег что-то спутал?

Рита выглядывает в окно. "Дождик, дождик..." - машинально напевает она. Берет зонт, сует в сумочку бутерброды. Посмотрим, что там творится, на Пушкинской.

***

Тверская пуста от машин. Прямо по мостовой идут и идут люди, и все в одну сторону, к Моссовету. Странное ощущение праздника, если бы не лица: хмурые, встревоженные, злые.

– Ну наконец-то!
– бросается Олег к Рите.
– Пошли, - берет ее за руку.

– Что это, что?
– лепечет Рита.
– Я слушала телик, но ничего толком не поняла. Ой, танк...

Танк выглядывает из переулка, у всем известного, красного с золотом, дома.

– И солдаты, - шепчет Рита со страхом.

– Десантники, - поправляет ее какой-то дядечка с толстым портфелем под мышкой.
– Охраняют...

– От кого? От нас?
– изумляется Рита.

– Мало ли...
– пожимает плечами дядечка.

Олег молча тащит Риту вперед, к листку, приклеенному на стенке. Народу все больше, но толпы как таковой нет. Тихие, сдержанные, ошеломленные люди читают какое-то воззвание и отходят, пропуская к листку других. Звучат реплики, короткие и негромкие:

– Ельцин обращается к москвичам...

– Велели к двенадцати здание освободить.

– Как же, освободить им...

– Вот мы и разделились, - непонятно и задумчиво говорит Олег.

– Что? Что?
– дергает его за руку Рита.
– Что ты имеешь в виду?

– Разделились на "они" и "мы", на какой-то там комитет и на просто нас, москвичей. Видишь призыв?

В четыре у парламента митинг.

– А разве у нас есть парламент?
– простодушно удивляется Рита.

Ничего-то она не знает! Олег как-то звал ее с собой, в какое-то там движение, да она не пошла; надоели собрания в школе, на факультете.

– Это же совсем другое!
– убеждал горячо Олег.

Убеждал, да не убедил.

Впервые смотрит Рита на Олега почтительно, снизу вверх: какой он серьезный, взрослый! Впервые замечает, как он красив. Высокий открытый лоб, смелые, широко расставленные глаза - близко посаженные Рита терпеть не может!
– густые брови, а ресницы длинные, как у ребенка, и застенчивая улыбка. Но сейчас Олег непривычно серьезен, почти суров.

– Идите к танкистам!
– кричит с машины севшим от напряжения голосом человек в плаще.
– Убеждайте их! Разговаривайте с ними! Только не делайте из них врагов: у них положение сложное.

– Пошли!
– решительно говорит Олег.
– Какой-то план, видимо, есть. Так что будем делать что говорят. Вот что говорят, то и будем делать, - жестко повторяет он.
– Это им не шестьдесят четвертый...

– А что, что было в шестьдесят четвертом?

– Ты разве забыла? Тогда по-тихому, по-семейному сняли Хрущева. Тоже отдыхал на море. А они собрались своей теплой компанией - Политбюро - да и сняли. Но сейчас мы этого не допустим! Дураков больше нет! Пусть подтвердят врачи, что Горбачев действительно болен! Покажут его, если он, конечно, не при смерти! Сам пусть скажет, что с ним такое произошло!