– Девочки, обедать!
– встречали их после школы, и они обедали на той же кухне, не очень зная, кто их сегодня кормит, разве кто-нибудь спрашивал с особой придирчивостью, как им борщ, как лапша?

По субботам тетя Фрося брала их с собой в баню - собирались долго и обстоятельно, со своими тазами, мочалками, - по воскресеньям они ходили к маме, в больницу. Ира несла бидон с киселем или бульоном, Аленка - бутылку с минеральной водой, а главное - листок с вопросами, который тетя Фрося старательно заталкивала ей в варежку.

– Смотри, Аленушка, не забудь, а ты, Ирочка, проследи - ты ведь старшая! Там все записано, пусть скажут, какая температура, что принести, может, фрукты? Сходим тогда на базар, купим, чего там...

Фруктов в магазинах города не было, на базаре драли по двадцатке за килограмм, и покупали фрукты в основном больным, зорко следя за весами, чтоб не обвесили.

Дежурная нянечка, шевеля губами, читала листок, вписывала красным карандашом температуру, почему-то сердилась:

– Фрукты... Какие там фрукты. Совсем без понятия... Отец погиб, что ли? Никого, что ли, нету? Ну-ну, авось выберется...

На третье воскресенье - у них как раз кончился карантин - тетя Фрося повязалась крест-накрест платком, велела девочкам сидеть дома и отправилась в больницу сама. Она вернулась поздно: кого-то долго ждала - воскресенье же, - накричала на Иру с Аленкой, заодно и на Свету - они играли весь день в "дурака", - выгнала всех троих из комнаты и собрала у себя соседок.

– Помирает Аня-то, - сказала она, - воспаленье легких еще прикинулось. Врач говорит, осложнение, говорит, есть такое лекарство, новое, вот кабы оно.. Я тут записала...

– Дай-ка.
– Борис Васильевич берет бумажку и читает по слогам длинное, никому из них не известное слово - "пенициллин".
– Ну что ж, надо достать.

И все посмотрели на Веру Павловну, глазного врача.

– Я попробую, - сказала она и встала.
– Я поговорю у нас в клинике.

***

– Вы понимаете, о чем просите?

Сергей Львович, главврач, покинул свое удобное кресло и, негодуя, бегает по кабинету. Вера Павловна сидит, опустив глаза, но не уходит: пусть выкричится. Они работают вместе не первый год, она знает - надо ему покричать и повозмущаться, потом он начнет действовать.

– Нет же его еще, практически нет! Лимит на пенициллин строжайший, и я не имею права... Да и где я его возьму, в нашей-то клинике?

– Девочек жалко, - дождавшись паузы, тихо говорит Вера Павловна, - и Аню...

– Какую еще Аню?
– Он останавливается с разбегу и смотрит на нее нахмурившись, недоуменно.

– Которая умирает... Она одна их растит. Ирочка даже на скрипке играет.

– Да при чем тут скрипка?
– снова взрывается Сергей Львович, но думает уже, думает, Вера Павловна видит.
– Отец погиб, что ли?

– Не знаю, - пугается Вера Павловна, - наверное...

Правду сказать не решается, да и не знает она всей правды.

Но Сергея Львовича ответ ее нисколько не занимает, он его и не слышит: ищет, к кому обратиться за помощью, чтоб вернее всего.

– Может, позвонить в здравотдел?
– осторожно помогает ему Вера Павловна.

– А позвоню, что скажу?

– Что остаются двое сирот, никого на свете...

– Ах, Верочка, сирот сейчас миллионы!

Вера Павловна терпеливо вздыхает, снова опускает глаза: без пенициллина она не уйдет. Да и он, старый заслуженный врач, не может уже ее отпустить - там, за мостом, в инфекционной больнице, умирает неизвестная ему Аня, остаются двое детей, пенициллин - последняя, единственная надежда. Лимит... Так он как раз для таких случаев! Сергей Львович садится в кресло и набирает номер - первый из тех, что предстоит ему сегодня набрать.

Звонок, звонок, еще звонок - по цепочке, сверху и донизу. Наконец заветная бумажка с адресами и телефонами у Веры Павловны в руках.

В один конец города - за рецептом, в другой - за самой главной, второй подписью, снова туда, где была, - за драгоценными маленькими пилюлями. Вечером измученная Вера Павловна одолевает последнее препятствие длиннющий железнодорожный мост, отделяющий инфекционную больницу от города. А в больнице ей говорят, что Анна Петровна два часа назад скончалась.

Глава 9

Дожди идут днем и ночью - тяжелые, обложные.

Не было в этом году бабьего лета, не было печальных и светлых дней. Сразу дожди, холода... И в день похорон - дождь с самой ночи. Дождь по дороге на кладбище, и когда хоронили - дождь, и когда ехали обратно - дождь и дождь без конца.

Тетя Фрося держала девочек за руки, от себя не отпускала, словно боялась их потерять, и плакала, плакала, корила себя, что поздно хватилась, поздно поехала в инфекционку. Вера Павловна с Пелагеей Ильиничной остались дома: пекли блины на поминки - у кого сохранилось с последней выдачи, тот и отдал свою муку бедной Анечке.