– Хорошо, мамочка, съезжу.

Натка уходит в кухню и слышит, как мама звонит старшей дочери:

– Все в порядке: она поедет, не сердись, Зинуля.

Ужасна эта проклятая слышимость панельных домов!

– Володя?

– Да.

– Встретимся после работы?

Молчание. Вздох.

– Может, не надо?
– Он тут же спохватывается: - Нет, конечно, я всегда рад тебя видеть, но если ты насчет Зины...

– А насчет кого же?

– Милая, пощади! Сколько можно? Ведь ты все понимаешь!

– Володя, пожалуйста...

Свояк, как всегда, сдается: не умеет противиться женщинам.

– Хорошо, заеду.

В шесть тридцать его серая "Волга" подкатывает к проходной. Володя открывает дверцу, Натка садится, смотрит на него в удивлении: подтянут, выбрит, веселые, молодые глаза. Ни капли раскаяния! Впервые замечает Натка, как он хорош собой, когда не затравлен.

Они отъезжают в глухой переулок за поворотом, ставят машину и начинают ходить туда-сюда по узкому тротуару. Глядя под ноги, Натка мямлит что-то банальное про общую дочь, прожитые вместе годы, про то, что Зина хорошая, только нервная. Но похоже, ее не слушают: Володя молчит, думает о своем, потом неожиданно останавливается, хватает Натку за плечи и поворачивает к себе.

– Дурочка, - нежно говорит он.
– Ничего ты, Натик, не понимаешь. Ведь как я жил? Давным-давно на все уж махнул рукой, думал, все позади, кончено, и вдруг... Не ждал, не гадал, смирился с этим вечным криком, попреками, с тем, что оба несчастны! А тут - радость! И чтобы я эту радость отдал? Никогда! Так ей и скажи: "Никогда".

– И тебе не жаль Зину?

– Еще как жаль! Давно жаль. Как разлюбил, так и жалею. Чувствую себя предателем, негодяем, готов был всю жизнь терпеть - сначала из-за дочери, потом, когда дочь выросла, - от ощущения безнадежности, непонятной, необъяснимой вины. Готов был терпеть вечный крик, жадность, чудовищный эгоизм...

– Что такое ты говоришь?

Свояк взглядывает на Натку и замолкает. Машет рукой.

– Тебе не понять. Вы такие разные! Я, знаешь, часто об этом думал: сестры, а какие разные... Вот скажи, только честно: разве Зина любит меня?

Натка собирается с духом, чтобы соврать.

– Не надо, молчи, - спасает ее Володя. Он снимает галстук, сует в карман, расстегивает ворот белоснежной рубахи.
– Она тебе сестра, ну и терпи! А с меня хватит! Я вырвался, понимаешь? Там меня любят, и я люблю. Он гневно смотрит на Натку.
– Ты же человек честный, как ты можешь меня уговаривать? Зина не любила меня никогда.

– Неправда, - слабо возражает Натка.

– Да пойми ты, она никого не любит - просто не знает, как это делается!
– Лицо его пылает, он идет все быстрее, Натка с трудом поспевает за ним.

– А Лару?
– спрашивает она.

– Ну, Лару... Да. Как свое продолжение... Какие же вы слепые - ты, Софья Петровна! А вообще и я был таким: вечные истерики принимал за любовь...

– Володя, я не хочу это слышать!

– Неужели в тебе совсем нет справедливости?
– не слушает ее Володя. Ты же видела нашу жизнь! Ведь мы всю жизнь несчастны. А теперь... Хочешь, познакомлю с Катюшей?

Он останавливается, улыбается. Он произносит это простое имя с благоговением, трепетом.

– Нет, не хочу, - торопливо говорит Натка. С ума он сошел, что ли?

– Да-да, ты права, - спохватывается Володя, - так, конечно, не делается... Ах ты моя дорогая... Отвезти тебя домой?
– Он так явно, так неприлично счастлив...

– Нет, спасибо, я на метро.

– Ну, как хочешь.

Натка делает последнюю попытку - безнадежную, знает.

– Ты все-таки подумай, взвесь еще раз.

– Нечего мне взвешивать!
– неожиданно вспыхивает Володя, и тут только она понимает, как он изнервничался.
– На той, второй чаше весов нет ничего, так ей и скажи!

– Может, это увлечение... Оно пройдет.

– Ох, не говори так! Этого я не вынесу.

Натка уныло прощается, переходит улицу и спускается в душное, злое метро. Час пик. Плотная людская масса впихивает ее в поезд. А дома ждет не дождется Зина.

Бедная мама, съежившись в кресле, зябко кутается в большую полосатую шаль: последние годы все мерзнет. На столе горка грязной посуды; обедали, пили чай, потом Зина варила для себя кофе. Натка, конечно, тоже бы что-нибудь съела, но на нее бросаются с двух сторон:

– Ну, как?

Все, что можно, смягчая, стараясь щадить, Натка рассказывает. Мягко советует: надо подождать, повременить.

– Да ты, я вижу, рехнулась!
– кричит сестра.
– Он там с какой-то блядью...

– Зина, ты что? При маме...

Но разве Зину уймешь?

– Говорила тебе, иди к завотделом! Там у них не твой идиотский завод! Это же Минсредмаш! Там с него сдерут стружку, живо домой прибежит как миленький!

– Но сейчас другое время, - напоминает Натка.