Не забыть поговорить с тем, кто отвечает за распределение работ между внешними учениками. Скорее всего, это всё тот же Ли Баовэнь или кто-то из его подчинённых, отвечающих за хозяйство ордена. И Гусунь между тем молча поклонился. Едва ли его сдержанность вызвана спокойствием или избытком хороших манер, скорее тем, что ничего хорошего этому учителю сказать язык не повернётся, а откровенно грубить повода всё-таки нет. Увы, отношения между мастером Хэном и главным героем были далеки от идиллии, даже когда никаких значимых для сюжета событий ещё не произошло. Имеет смысл попытаться это изменить, всё-таки настраивать против себя будущего правителя – всё равно, что ронять камень себе же на ногу. Но как это сделать, чтобы не выглядело фальшиво?

Увы, ничего путного не придумывалось, кроме очевидного – отныне быть к парню справедливым, не третировать, помочь, если возникнет нужда. Стать ему образцовым учителем и надеяться, что этого окажется достаточно. Как там у главного героя со злопамятностью? Ну, вроде бы с обижавшими его в юности соучениками второй император династии Чжэн сводить счёты не стал. А оригинальный Хэн Линьсюань своё отсечение головы заработал честно.

Значит, на том и порешим.

– Что ж, теперь я буду называть иероглифы, в написании которых большинство допустило ошибку, – сказал Линьсюань, когда угрюмый И Гусунь вернулся на место. – Вы их запишете и будете тренироваться до тех пор, пока результат меня не удовлетворит.

Ученики вновь послушно наклонились над листами бумаги, разве что языки не высовывая от усердия. Кое-кто, впрочем, и высунул. Закончив диктовку, Линьсюан поднялся и принялся прохаживаться по рядам, заглядывая в листы, покрывавшиеся достаточно ровными рядами значков. Он помнил, как сам в школьные годы не любил, когда учителя заглядывали ему через плечо. Но что делать, если перед тобой три десятка учеников, и каждому надо поставить руку, а для этого видеть не только результат, но и процесс? Либо заниматься с каждым индивидуально, а на это банально нет времени, либо вот так…

– Не вращай запястьем, кисть надо поворачивать пальцами. Чан Сюэ, не наклоняй кисть, держи прямо. А ты сделай последнюю точку более насыщенной, она должна уравновесить весь иероглиф. Все – обращайте больше внимания на связующие линии. И следите за равновесием!

Около столика И Гусуня Линьсюань чуть задержался. Мальчик явно очень старался, но ему мешала ещё не избытая злость. Губа закушена, пальцы так сжимают кисть, что она лишь чудом ещё не треснула. Да, парень, так тебе эту науку не превзойти никогда. Каллиграфия – тоже вид медитации.

– Ты слишком волнуешься и отвлекаешься, – сказал Линьсюань. – Постарайся сосредоточиться и очистить сознание.

Гусунь вскинул глаза, но Линьсюань уже отвернулся и прошёл мимо.

* * *

Что должен делать хороший сюзерен, чтобы благополучно править своими вассалами? Заботиться о них, быть справедливым, выдвигать достойных, подавать пример добродетели. А ещё – судить.

Конечно, в каждом более-менее значимом городе есть судьи, разбирающие дела и выносящие приговоры. С обычными делами они справлялись своими силами и главу ордена не тревожили. Но сейчас речь шла о случае прямо-таки вопиющем: невестка покусилась на свекровь! В этом мире, помешанном на почтении к старшим, предпочтительнее быть серийной детоубийцей. Хуже, наверное, было бы только поднять руку на собственную мать. И то не факт. Как-никак, для своей семьи замужняя дочь – отрезанный ломоть, и место её родителей занимают родители мужа. Именно их добродетельная жена обязана любить, почитать, слушаться и заботиться о них до конца их жизни, а после их смерти носить по ним трёхлетний траур.

В общем, не сносить бы преступнице головы, но дело усложнялось тем, что помимо обвинителей у женщины нашлись защитники. И в первую очередь за неё горой стоял собственный муж, клявшийся всеми клятвами, что его жена дочернего долга никогда не преступала, матери его служила всеми силами и помыслить ни о чём страшном не могла. Обвинительницей же выступала сестра мужа, она же дочь предполагаемой потерпевшей. Тоже замужняя и проживавшая в другом доме, она однажды навестила мать и, видимо, наслушалась от неё жалоб, так как уже на следующий день потащила родственницу в суд. Мнения соседей разделились. Кто-то подтверждал, что да, слышал ссоры и вопли, и считал, что невестка, может, и не рукоприкладствует, но свекровь определённо доводит. Другие же возражали, что характерец у свекрови всегда был не сахар, так что кто кого доводит, это ещё вопрос. А госпожа Ян-младшая – женщина добрая, скромная и добродетельная и ни в чём предосудительном до сих пор замечена не была. Так что, может статься, и оговаривают её свекровь с золовкой.

– Разве эта ничтожная посмела бы, глава Ши, – всхлипывала обвиняемая, стоя на коленях перед креслом на небольшом помосте, где восседал Ши Чжаньцюн. – Разве я могла бы!.. Матушка очень стара, вся семья ухаживает за ней, как может, из всех наших жалких сил!

– И потому ты матушку запираешь, так что она должна звать на помощь, чтобы освободиться?! – золовка упёрла руки в бока. – И голодом моришь?

– Ты чуши-то не неси! – подал голос угрюмый супруг, тоже стоявший на коленях на полшага позади своей жены.

– Я несу?! – взвилась обвинительница. – Да как у тебя совести хватает вообще рот открывать?! Защищаешь эту… словно это она тебе мать! Ян Цзи, у тебя вообще сердце есть?!

– Ты с нами не живёшь! Ты не знаешь, как жена из сил выбивается, старается угодить! Одно приготовит – нет, не годится, другое готовь. Другое приготовит – матушка уже не хочет, первое неси. А оно уже остыло…

– Так она нарочно так готовит, чтобы есть было невозможно! – золовка ткнула указующим перстом в невестку. – Я же говорю – голодом матушку морит!