– С этой лавкой Се точно что-то нечисто.

Гусунь молча кивнул, подбадривая. Кажется, их расследование начало давать результаты. Вроде бы лавка как лавка, в не самом богатом квартале, торгует всякой мелочью: немного скобяными изделиями, немного деревянными, вроде гребней и шкатулок, немного посудой. Торговля шла не сказать чтобы бойко, но на жизнь должно хватать: в детстве Гусунь дружил с сыном лавочника примерно той же руки и потому знал, какой образ жизни эта братия может себе позволить.

А вот нефритовый браслет, подаренный дочери на свадьбу, из этого образа жизни резко выпадал. Ну, ладно, может, лавочник Се годами себе и своей семье во всём отказывал, чтобы потом вырядить дочь-невесту всем на зависть. Но вот откуда у него средства, чтобы ссужать деньгами среднего сына градоначальника? Второй молодой господин Жун был азартным игроком, но признаваться строгому батюшке в своём пороке опасался. Тем не менее деньги, чтобы расплачиваться с долгами, у него не переводились. Гусунь бы и не узнал ни о чём, вот только второй молодой господин частенько играл в доме Матушки Гу. Ну а ученик Дэн мог и лютого мертвеца разговорить, не то что прислужницу парчового домика.

В общем, возглавляемая Гусунем группа учеников проследила за молодым Жуном и выяснила, что, прежде чем выплатить проигрыш, он бывает в лавке Се у Ивового моста, хотя делать там юноше из богатой семьи совершенно нечего.

– Я тут разговорился с нищим мальчишкой, который под Ивовым мостом ночует, – горячо шептал добровольный помощник Гусуня, близко наклоняясь к нему, хотя рядом никого не было. – Он рассказал, как прошлой ночью его разбудил шум, когда по мосту какие-то тележки катили. И, представь себе, прямо в ту лавку! Ночью!

– Контрабанда?

– А гуй его знает.

Гусунь покивал. Ворота квартала на ночь запираются. Либо есть какой-то лаз, либо квартальный староста в доле. Знать бы ещё, связано ли это как-то с мастером Хэном и кланом Мэй…

– Тот мальчик пообещал рассказать, если ещё что-то заметит. Только надо ему денег дать. Или еды принести.

– Принесём, – пообещал Гусунь. С деньгами было туго, хотя пару монет можно наскрести. А вот достать на кухне лепёшек, булочек, а то и кусок мяса труда не составит. Нищий попрошайка, возможно, мяса в жизни не ел, за такое угощение что угодно сделает. Многие не замечают шныряющих туда-сюда мальчишек, но ведь верно говорят: хочешь знать, что творится в лесу, спроси у лесоруба.

А ведь его, Гусуня, тоже не воспринимают всерьёз. Никто не думает, что один из внешних учеников прямо сейчас спасает орден от затаившейся змеи. Пусть ему никогда не стать заклинателем, но никто не скажет, что И Гусунь не умеет быть верным и благодарным!

Снова невольно вспомнился Бай Цяо с его «ублюдок!» Интересно, как он запоёт, когда его дорогого учителя разоблачат? Когда хозяин в силе, и собака наглеет, но скоро ей придётся поджать хвост. Мысли приняли иной оборот, и Гусунь поморщился. В глубине души он подозревал, что старший ученик Бай прав. Матушка никогда не рассказывала об отце, а когда Гусунь пытался расспрашивать, отвечала туманно, или вовсе сразу же вспоминала, что у неё есть срочное дело. Сама она называлась вдовой, вот только никто в том доме, где они жили, её мужа не знал. Так что, может, и правы злые языки…

Иногда Гусунь, особенно в детстве, мечтал о том, что найдёт отца. Или отец найдёт его. И окажется прославленным заклинателем или хотя бы благородным господином, который… что? Ну, которого, например, разлучила с бедной возлюбленной злая семья, присмотревшая ему невесту побогаче. Но теперь неуступчивые родители умерли, и он решил разыскать любовь всей своей жизни. Или он провёл ночь с матерью, а после отправился в странствия, не зная, что оставил ей плод своей любви. А потом как-нибудь вернётся в Линьань на их улицу, вспомнит всё, и окажется, что жены он за это время не завёл, и других детей, кроме Гусуня, у него нет. И тогда отец его признает, назовёт матушку своей законной супругой, и…

С возрастом мечты выцветали, как нестойкая краска на дешёвой ткани. Здравый смысл подсказывал, что если кто и сделал ребёнка кухарке, то это был такой же, как она, слуга. А потом, как это нередко бывает, знать не захотел ни любовницу, ни младенца. Вот и пришлось бедной женщине искать работу в другом доме и называться вдовой, чтобы спастись от позора. Был, впрочем, ещё один вариант – матушка действительно была замужем, вот только её муж был казнён, а она скрылась, чтобы спасти себя и сына.

Гусунь невольно тронул висящий под одеждой медальон из белого нефрита – единственная ценность (драгоценность!), которую он нашёл среди матушкиных вещей после её смерти. Откуда она у неё, спросить было уже невозможно. И ещё – матушка, сама неграмотная, нашла для Гусуня учителя. Бывший дворцовый писарь, спившийся и опустившийся, учил плохо, мог заснуть прямо на уроке, хватался за палку по делу и без дела и часто сам забывал, что они уже изучили, но всё-таки «Тысячесловие» под его руководством Гусунь почти одолел и явился в Линшань не совсем уж неучем. А ведь они с матушкой жили совсем не богато, так зачем ей было отрывать от себя и платить учителю, если слуги вполне обходятся без знания иероглифов?