Взглянем же в последний раз на Оттилию. Она не перестает любить Эдуарда, но отрекается от своей любви, что означает отказ от ее реализации в жизни. В конце концов этот отказ приводит к смерти. Реализация любви означала бы дальнейшую жизнь с чувством вины, но и это рано или поздно убило бы ее. Неизбежность смерти делает ее трагическим персонажем в центре конфликта между природой любовного желания и природой морали. Этому и посвящен весь роман.

Отныне тема отречения будет играть большую роль в творчестве Гёте, и образ святой Оттилии – это только начало. Гёте продолжает искать совместимые с жизнью формы отречения.

Начинаются эти поиски уже вскоре после завершения романа со стихотворения «Дневник», которое Гёте изредка сам читал в мужской компании, но никому не передавал в письменном виде. При жизни оно никогда не издавалось и не было включено в последнее авторское собрание сочинений. По сути, это грубо-комический ответ на трагедию «Избирательного сродства». В стихотворении речь тоже идет о магнетизме половой любви, но на этот раз, скорее, в физическом и физиологическом аспекте и с иным исходом.

Далее в стихотворении рассказывается, что именно «спасает» добродетель. Истосковавшийся по дому путник вынужден сделать остановку в пути из-за поломки экипажа. На постоялом дворе он попадает в щекотливую ситуацию, поддавшись чарам прелестной девушки, которая ему прислуживает. Любовную игру Гёте описывает подробно, с юмором и явным удовольствием. Наконец они оказываются в одной постели. Но у незадачливого путешественника ничего не шевельнется – «мастер» отказывается подниматься. Возникает ситуация, прямо противоположная той, что описывается в сцене «измены на супружеском ложе» в «Избирательном сродстве»: лишь тогда, когда путешественник, чтобы разжечь в себе огонь страсти, думает о собственной жене и первых бурных днях их любви, «мастер» снова оказывается на боевом посту:

И вот уже путешественник не томится по красавице-служанке, а спешит домой, в объятья законной жены. Так физиология спасает добродетель.

Смерть Шиллера стала одним из тех важных уходов, которые заставили Гёте оглянуться на собственную прожитую жизнь и задуматься о создании автобиографии. Вскоре настало время прощаться и с другими близкими людьми, что вновь пробудило в Гёте чувство необратимых перемен в жизни: 10 апреля 1807 скончалась герцогиня-мать Анна Амалия, а 13 сентября 1808 года умерла мать Гёте. C Анной Амалией Гёте связывало многое. Именно благодаря ей в 1775 году он, несмотря на то что первоначально собирался посетить герцога в Веймаре и вскоре вернуться домой, навсегда привязался к новому месту и к августейшей семье. «Веймарский двор муз» Анны Амалии, где в те годы задавал тон Виланд, сразу же пришелся Гёте по душе. Вдохновленная идеями французских просветителей, Анна Амалия стремилась объединить дворянское и бюргерское сословия под эгидой эстетического воспитания и научного просвещения и на протяжении долгого времени, в том числе благодаря своему несомненному личному обаянию, оставалась духовным центром этого кружка – сначала в Тифурте, а затем в Виттумспале и в замке Эттерсбург, служившем ей летней резиденцией. Когда-то именно в кружке Анны Амалии впервые инсценировали «Ифигению» и другие малые пьесы Гёте. Здесь он в первые годы свой жизни в Веймаре нашел благожелательную аудиторию для своего творчества, в то время как широкая общественность практически ничего о нем не слышала. Не на книжном рынке, а в рукописном «Тифуртском журнале», который время от времени редактировала сама Анна Амалия, впервые появились некоторые стихотворения Гёте этого периода. Помимо литературы, их связывало и многое другое. Гёте заразил Анну Амалию своей тоской по Италии, и вот уже она отправляется вслед за ним на юг. В 1790 году он едет за ней в Венецию и сопровождает ее на обратном пути в Веймар. Ей он читает свои «Римские элегии» – впрочем, по понятным причинам, не все. Томик избранных «Венецианских эпиграмм» он сопровождает стихотворным посвящением:

Гёте щедро расточает похвалу – в тот период, когда он писал это посвящение, он был очень благодарен герцогине за письма Винкельмана, которые она ему передала и которые он мог опубликовать в своей книге о нем. В ней Гёте еще раз выражает свою благодарность герцогине-матери, положившей начало «блистательной эпохе» [1454] .

В конфликтах со спесивой, консервативной веймарской аристократией Анна Амалия неизменно принимала сторону Гёте. Их дружба в первые веймарские годы была настолько тесной, что порождала слухи о любовной связи и заставляла ревновать Шарлотту фон Штейн. В небольшой комедии «Палеофрон и Неоторпа», написанной в 1800 году к торжествам по случаю дня рождения Анны Амалии, ей посвящены строки: «Она скрепила наш городской союз» [1455] .

Для Гёте Анна Амалия была добрым духом целой эпохи в его жизни. Ее смерть усилила его меланхолию и ощущение того, что времена меняются. После октября 1806 года действительно многое изменилось – в политике, в обществе, в соотношении международных сил. Знакомое и привычное исчезает, появляется новое, незнакомое. «Отличие от прежних времен, – пишет он несколько недель спустя после смерти Анны Амалии Шарлотте фон Штейн, – слишком разительное, старое ушло в прошлое, а новое еще не устоялось» [1456] . В своей речи, посвященной памяти Анны Амалии и прочитанной во время церковной службы во всех церквях герцогства, Гёте дает понять, что герцогиня-мать не вынесла смены времен, ее «сердце» не «выдержало натиска земных сил» [1457] .

В следующем году, 13 сентября 1808 года, умерла мать Гёте. Он узнал об этом 17 сентября, когда вернулся с лечения в Карлсбаде. В дневниковой записи за этот день нет ни слова о смерти матери. В близком окружении Гёте его нежелание говорить об этом вызывает недоумение. В письмах он тоже обходит эту тему стороной. «Смерть моей дорогой матери сильно омрачила мое возвращение в Веймар» [1458] , – лаконично сообщает он Сильвии фон Цигезар, а в письме одному из своих франкфуртских знакомых он пишет лишь, что «в ее преклонном возрасте уже были все основания опасаться, что конец близок» [1459] .