— Бити онех, конезица. Дай указ, — снова заговорил горлопан, наклонившись к предводителю. Но тот вместо ответа отвёл левую руку и взял воина за ворот. Руны на броне конезицы вспыхнули ярким синим огнём, и невысокий человек приподнял над землёй горлопана, а потом швырнул на добрый десяток метров в сторону.

— Матерь божья! — вырвалось у находившегося рядом со мной унтера. — Это как он так?!

Тем временем конезица неспешно приложил ладони к шлему и снял его. Ещё до того, как я увидел спрятанное за маской лицо, у меня дёрнулся край глаза. Прямо на испещрённую сияющими рунами броню упала длинная русая коса с яркой красной лентой на конце. А потом нам предстало молодое женское лицо с большими серыми глазами.

— Я не зрю девы во ряде вас. Я конезица Огнемила. я буду глаголити только с девой, что есть чистой кры. Стопайте прочь, докуда я милосерденна.

Я вгляделся в сосредоточенное лицо этой девушки, а в голове всплывали строка из данного Аннушкой пророчества.

«Леди милосердия». Так кажется.

Ну, жди меня, красотка. Уж, одну строчку предсказания и точно сам могу исполнить.

Оставив позади конезицу Огнемилу, мы вернулись к авто. По пути не было проронено ни слова, при этом, все мы обменивались многозначительными взглядами, в которых читалась богатая палитра чувств, от недоумения до любопытства.

Анна до сих пор спала, укрытая на этот раз серой солдатской шинелью. Настя по-прежнему сидела в машине, а к приборной доске с любопытством во взгляде склонился боец, на носу которого появились очки в круглой оправе, которые боец постоянно поправлял.

— Великолепнейшее авто, — бормотал он, а увидев меня, выпрямился и задал вопрос: — А какая максимальная скорость?

— Если по паспорту, то восемьдесят на ровном асфальте, но по нашим разбитым дорогам больше тридцати разве разгонишься, — хмуро ответил я, думая отнюдь не о машине, а о том, что можно сделать прямо сейчас.

— Миль или километров?

— Что? — переспросил я, а потом повернулся к унтеру: — Перекройте дорогу, чтоб ни одна тварь не просочилась.

— А если они в обход попрутся? — тут же уточнил командир разведывательного отряда, обернувшись в сторону чужого леса.

— Я не о них. Я о любопытствующих лбах. Они всяко по дороге пойдут. Нам только конфликта из-за скудоумков не хватало.

— А ежели приказ отдадут возвращаться? — как-то неуверенно переспросил унтер. Ему явно не хотелось попадать между двух огней. С одной стороны, тайная канцелярия, а с другой — отцы командиры. И боялся он отнюдь не командира полка, а ротного капитана, который, ежели не понравится чего, может и в зубы дать кулаком.

Я сперва опустил глаза вниз, размышляя на задачкой, а потом потянулся к карману и достал из него портмоне с ассигнациями. При виде толстой пачки денежных знаков унтер шмыгнул носом, а солдаты вытянули шеи. В пачке было около сотни рублей, в то время как жалование унтера составляло всего двадцать пять, а у солдат-рекрутов и того меньше.

Я послюнявил палец и отсчитал мятых сине-жёлтых пятирублёвых купюр на сумму сорок рублей, а потом, подумав, добавил ещё десяточку рубликов.

— Будь сделна, — выпалил унтер, приняв от меня ассигнации. Я не сомневался, что простые парни справятся с такой важнейшей задачей. К тому же не думаю, что кто-то побреется через лес пешком. А дорога одна, так как мост через Ельцовку тоже был только один.

Я опустил капот авто и сел за руль. Солдаты теперь перекроют по мере возможности подход к самому опасному направлению, не впуская и не выпуская никого. Если раньше я жалел машину, то теперь просто не было времени ее жалеть, и авто помчалось по колдобинам, трясясь, как пуговица на стиральной доске.

Сашка сидел на стуле, глядя в окно. Ольга Ивановна все так же без сознания лежала на двуспальной кровати. За все время она ни разу не пошевелилась, отчего отправленная для оказания помощи горничная Даша несколько раз переворачивала ее с боку на бок, мол, чтоб пролежней не было.

Сейчас же Даша сидела на стуле и тихонько щелкала спицами. Она вязала обыкновенный шерстяной носок белого цвета. Но в отличие от привычной Сашке синтетической нити, грязно-белая шерстяная пряжа пахла животным. Наверное, овцой. Пахло неприятно, хотя и не сильно. Амять о синтетике пришла сразу, как только парень увидел шёрстные клубки.

Спицы в сноровистых руках девушки мелькали с большой скоростью, а на колени спускался наполовину изготовленный элемент гардероба.

— Скучно, — произнёс Никитин, откинувшись назад. Ноги он положил на подоконник, а сам стал балансировать на задних ножках стула.

— Сломаешь, — пробурчала Даша, боясь говорить громко в присутствии хозяйки. Ее так и воспринимали все, как хозяйку.

— Не сломаю. Он дубовый.

— Ага. Как и ты, — огрызнулась горничная.

Сашка качнулся на стуле, а потом резко с него вскочил.

— Ты чего? — снова проговорила девушка, не прекращая щелкать вязальными спицами друг о друга.

— Да все никак не могу понять, — потянувшись, произнёс Сашка, и с прищуром поглядел на горничную.

— Чего?

— Вот вы две близняшки. Одинаковые как под этот… ксерокс. И понять, кто из вас лучше целуется не могу.