— Глупый ты, глупый! По новой дороге теперь будем ходить.

— Так ведь и села не будет?

— Как это не будет? Оно же там.

— Но сказали, что и его затопит.

Мальчик не дождался ответа и до самого дома не произнес больше ни слова.

Молчала и Божурка. Этот взрыв, уничтоживший огромную скалу — а сколько раз сидела она на ее вершине, стерегла овец, учила уроки, — взбудоражил ее душу. Значит, она больше не будет пасти овец. Это хорошо. Надоело ей каждое лето скитаться по горам. Она была первой ученицей и хотела учиться дальше. Отец не позволил. А что если и она станет работать, как те девушки, горожанки? Как у них весело! Но разве возможно, чтобы ее отец и мать жили в городе? А скот? Их овцы — лучшие в селе. Только бы отец не заметил, что овца хромает. Та, с двойной меткой на ухе.

У забора, недалеко от калитки, дед Стоил разговаривал с их отцом. Божурка скорее юркнула в дом, пока ее не заметили. Гошо, загнав овец в кошару, подбежал к отцу. Возбужденный всем виденным, он забыл, что не следует рассказывать, где они были. Мальчик заговорил торопливо и громко. Нельзя было понять, рад он или только удивлен.

— Отец, скоро выроют озеро, затопят наше село. Уже копают, своими глазами видел. Ты бы знал, какие скалы рушат! Ломом и веревкой. И взрывают.

— Замолчи! — рассердился отец. — Не твоего ума дело. За овцами лучше смотри. И чтоб не смел туда ходить — прибью! Слышишь?.. Скажи матери, что я схожу с дедушкой на площадь, побалакать. А Божурка вернулась? Уже темнеет…

Гошо убежал. Собеседники некоторое время молчали, думая каждый о своем. Потом Петрун обронил:

— Нет больше нам жизни, дедушка Стоил. Кончено.

— Не горячись, Петрун. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И раньше приезжали к нам инженеры — немцы, мерили, даже копали. Помню, еще после Балканской войны это было… Хотя нет, должно быть, после европейской…

— И даже еще позже, дедушка Стоил. Не помнишь? Лет пятнадцать-шестнадцать назад. Божурка только родилась. И тогда мерили и копали. Даже домик построили.

— Верно. На моем поле еще какую-то треногу взгромоздили. Сказали — для измерений.

— Как же, помню. Выйдет, не выйдет, а все кому не лень приходят, мерят да болтают. Тогда казалось, что все это пустое, а вот теперь — другое дело.

На площадь вела кривая улочка, грязная, как во время всякого половодья. Дед Стоил не опирался на свою палку, а только мерил ею глубину прибывающей воды, прежде чем осторожно ступить на следующий камень или бугорок.

Уже вечерело, и село оживилось. Люди возвращались с поля, многие шли на площадь. Пахло навозом, влажной землей и гнилыми сливами.

Дед Стоил говорил медленно, словно хотел самому себе объяснить положение вещей:

— Говоришь, другое дело? Чего там — другое! И теперь поковыряют землю, да и уйдут восвояси.

— Нет, не так. Был я месяц на земляных работах и опять думаю пойти. И деньжонок подзаработаю и погляжу, что там творится. Понимаю кое-что в этих делах. Работал несколько лет на железной дороге, имел дело с инженерами. Сейчас все по-другому. Слово у них с делом не расходится.

Время от времени собеседники даже останавливались, чтобы подробнее все обсудить. Увлеченные разговором, они не замечали, что за ними давно уже идет черноглазый мужчина в кепке и брюках из черной домотканой материи.

— Помнишь, когда они сказали, что внизу, в Шишковене, построят родильный дом, кто им верил? — продолжал Петрун. — А вот как сказали, так и сделали! Мы-то думали, это так, шутки, а вышло всерьез. И наши бабы теперь туда ходят.

— Теперь бабам только рожать! — подал голос мужчина в кепке.

Стоил оглянулся, недовольно поморщился:

— Вечно ты, Вуто, как из-под земли вырастаешь. А Петрун правду говорит.

— Держи карман шире, дед. Знаю я эти сказки, — ответил Вуто, и его черные глазки забегали по сторонам. — Наверно, скоро объявят выборы. Помяни мое слово. А как подходит такое, сразу сыплются всякие пустые обещания. Знаем мы это, не вчера родились.

— Ну ладно, — разозлился Стоил. Он недолюбливал этого человека с бегающими глазками и оттого всегда отвечал ему наперекор, даже если в душе и был с ним согласен. — А что ты скажешь о родильном доме, Вуто?

— Что ж можно сказать? Построили.

— А детский сад?

— Да, собрали ребятишек.

— А магазин?

— Теперь бабам есть где деньги тратить.

— Да ладно вам! — вмешался Петрун. — Я вот никак не возьму в толк, как это нас переселят.

— Не может этого быть и не будет, — отозвался Вуто.

— Не должно быть, — подтвердил Петрун.

— Не будет! — крикнул Вуто. — Ты меня слушай. Я говорил с баем Николой.

— А я Николу Дражева слушать не хочу, — отрезал дед Стоил.

До площади шли молча. Даже Вуто, всегда такой говорливый, не раскрыл рта.

У самой площади им повстречалась девушка. Нарумяненная, с цветком в волосах. Она шла быстро, гремя пустыми ведрами.

— Миленка, куда собралась?

— За водой, дядя Петрун. На тот ручей, что в поле. Привыкли мы для питья оттуда брать.