Геральд минуту помолчал, а затем добавил.

– Надеюсь у Даниэлы нет ничего общего с выше изложенным.

– В ее жизни нет драмы… но, это как рассудить. Да все мы грешны, не сомневайтесь, Даниэла невинна. Дальнейший путь ее пролег не через порок. Грех имел место, но не в том обличье как мы привыкли его изображать, представлять. Не нужно примерять чужую жизнь на себя.

– Особенно женские платья, вряд ли на меня налезет такой наряд. Другого ответа я от вас отец Вильям и не ожидал услышать. Впрочем, это еще лучше. Могу ли я чем-нибудь помогать затворнице?

– Безусловно, можете оставлять возле ее двери хлеб, не думаю, что она возьмет, но можете попробовать.

– По старой привычке не желаю оставаться в стороне. Далее, советую отогнать все предрассудки и особо не сопротивляться моему напору. В общем, отец Вильям, я бы хотел спросить вас о другом, вот о чем, кто та леди на кладбище, поведайте мне.

– Госпожа Элизабет Прэй, недавно похоронила своего отца, и теперь она единственная наследница всего состояния. Если бы вы граф по временам выходили бы наружу, то вскоре сами бы узнали о леди.

– Я знал, что вы мне поможете. И простите за мой нрав, не каждый может вот так спокойно вынести меня. Скажу вам честно, эта особа заинтересовала меня, не знаю чем именно, но что есть, то есть.

– Элизабет Прэй схожа с вами правдивостью, может быть, излишней свободой мысли. Стоит сказать, что вы вряд ли выстоите под натиском ее афоризмов.

– Это мне и предстоит выяснить. Вы не смеете себе вообразить, как вы подогрели мой интерес.

– Не обольщайтесь сын мой. – сказал священник, затем привстал чтобы уйти.

– Уходите. Так скоро.

– Я ответил на все ваши вопросы, не так ли? Заботьтесь о Даниэле граф, в вас обоих я вижу одну схожесть, сделаете ли верный выбор, покаетесь ли, посмотрим. А пока уповайте на Господа и не ропщите не по делу.

С этими словами священник покинул пределы замка, а вскоре и вовсе удалился. Теперь затворница более не занимала душу Геральда, в которой, после короткой беседы с отцом Вильямом зародилось чувство заботы, хотя она должна была быть довольно скромной, теперь, к сожалению, или к счастью, пока неизвестно. Имя Элизабет будто начерталось на его сердце. Он думал о том, что может быть она провожала в вечную жизнь своего мужа, тогда будет вдовой, его шансы возросли, но в глазах независимой леди, он будет “одним из”, или вовсе затеряется в толпе. Оставалось всего несколько часов, прежде чем вернуться вездесущие рабочие, и за это время Геральд в тишине непрестанно думал, как ему поступить, каков его будет первый шаг, и он придумал, в плане стояло всего одно слово – БАЛ, по поводу приезда графа Краусвеа. Идея бала замечательная, поскольку, в такие вечера всё внимание обычно уделяется хозяину замка, тому, кто устроил сей праздник танцев.

“Любовь есть вечность”.

В двух милях от города располагается заметное с любой точки обзора поместье. Не будем вдаваться в подробности истории его сооружения, время внесло свои заметные веские коррективы, год заселения и т.д., слишком скучно, бесполезно. Будучи зрителем, мы бы подумали, что дом стоит на окраине, будто вовсе не принадлежит колоннаде построек, но это не так, отчужденность типична, поскольку любой город вправе изменяться в масштабах. Однако место выбрано превосходно, на крутом возвышении, если идти по тропе и смотреть вверх, то можно показаться что поместье вот-вот скатиться вниз навстречу вам, и кто окажется крепче, сказать проблематично. Дом не особо стар, лишь несколько поколений жили под его заботливой крышей. Два этажа, верхний необитаем, крыша в виде полураскрытой книги с красной черепицей, балконы похожи на чашечки, окна большие и довольно сносны, в случае пожара видимо легко выбраться наружу, стены обвиты розой, или другим вьющимся растением. По названию на карте “Memories Rose”, можно догадаться, и тут же опровергнуть себя, так и не узнав, поместье так называется, либо место. Как бы то ни было отныне, так и будем величать – Мемориес Роуз.

Вы уже догадались, кто живет в этом поместье.

И неслучайно граф Краусвеа отправив по почте немалое количество пригласительных писем, решил самолично пригласить на бал в честь своего приезда молодую особу известную как Элизабет Прэй. Скажите слишком предсказуемо. Отнюдь, нет. Не в его характере делать столь поспешные выпады в сторону противника; причина впрочем, не особо ясна, то ли вторично прочитав “Собор Парижской Богоматери” он обрел романтическую ауру или непрестанные шумы, доносившиеся не только внутри замка, но и снаружи, послужили попутным ветром или его сердце, приняв непомерную дозу приворотного зелья, до дна испивши его одним лишь взглядом, способствовали к принятию столь уверено спланированного захвата чужой территории, трюк, привлекающий к себе немалое количество женского внимания, точно неизвестно. Теперь, отбросив рассуждения по поводу причин, Геральд шел по тропе, ведущей к дому, не обладая врожденной уверенностью, он излишне волнуется, напряжен, подобен тетиве лука или хрустальному бокалу, нечто хрупкое, представляет он из себя. Одет по-прежнему строго, но не без индивидуальных особенностей (которые, к сожалению, не так явны, как хотелось бы), светский костюм, трость, галантность, вежливость, чувство меры и конечно снисходительность к курьезным атрибутам каждого человека, именно это было на нем и в нем или, по крайней мере, должно было быть частично. Речь свою он заранее не готовил, краткую биографию хозяйки Мемориес Роуз, вовсе не затронула его ум, да и рассказы о ее странном нраве, возможно, были преувеличены, но явно убавляли удачу на взаимность общения. Одни словом – Геральд ожидал очередной провал, поражение; вряд ли ему придется к этому обстоятельству привыкать. Он давно позабыл, когда в последний раз, в чьих либо глазах виделся венцом удачи или хотя бы стоял в тени победителя. Зато он непрерывно движется вперед, скучать ему некогда, хотя это вводит в печаль, огорчает тем, что цель никогда не будет достигнута, это явная жизнь художника, творческого человека, не обладающего величием и гениальностью. Встречаются кризисы, пустоты, после многократного высвобождения себя, к счастью они временны, потом происходят новые попытки прикоснуться к чему-то недосягаемому. Годы сменяют друг друга, а неуверенность по-прежнему снова сковывает или дает толчок, что у ребенка, что у старика, внешность может меняться, мудрость, деяния, мысли, но качества естества человека и искра божественности в человеке сопровождают его на всем жизненном пути. Так и Геральд не боролся, это было бессмысленно. Мы часто боимся того, что мы так хорошо знаем, а вот неизвестное неведомо, поэтому не так пугает. Однако он знал о хозяйке поместья кое-что и испытывал от этого стеснение, при всем своем опрометчивом интересе и симпатии.

Джентльмен встал возле входной двери, поднес ручку трости, чтобы осуществить стук, но преграда отворилась дворецким, который заранее уже поджидал гостя, увидев его в окне. Далее последовали пригласительные речи, тогда конечно, Геральд представился скромной публике, огласил именитость четко при всем его наряде. Однако он не особо походил на господина, в чьих владениях состоит целое графство, забота о внешнем виде удостоилась третьему или пятому плану, каждые пряди волос жили своей индивидуальной жизнью, особенно одна всё время лезла на глаза, не хватает пера и точно вышел бы индеец с белой кожей. Небритость когда-то легкая на начальном этапе, теперь превратилась в бороду и усы, руки в царапинах от работ по реставрации старого сооружения, он уделял этому занятию по несколько часов в день, довольно упорно брался за всё, что умел, в общем, за немногое; остальное спрятано за одеждой, пусть таким и остается.

Дворецкий пожилой мужчина во фраке, прожил с мистером Прэем многие лета. Не успел он оглядеться, как уже состарился, и как любой другой, он служил жизнью той семье в коей находится и по сей день, носил все их тяготы и радости, за что был удостоен немалого уважения. Особо не разговорчивый дворецкий отвел графа к хозяйке, в то время она находилась в библиотеке, изучая те горы книг, собрания сочинений, которые ей в детстве так бесцеремонно, без обширного объяснения примитивно не позволяли брать в крохотные ручки, не говоря о чтении. Придерживаясь своей цели, за годы гонений Элизабет успела воспылать, остыть, снова загореться, потускнеть, и в конце стать неравнодушной к библиотеке своего отца. Когда теряем близкого для нас человека, вещи, принадлежащие ему, в одно мгновение становятся дороже всего на свете, начинают блистать, тая на себе еще тепло тех рук, тогда они были почти что незаметны, а сейчас, любимая дочь открыла для себя те сокровища, каждая из которых таит в себе незабвенные воспоминания.