— Я не понимаю…

— Смотри.

Тира взяла ключик, висевший у неё на шее на грубой нитке, и открыла сундук. Аккуратно, очень бережно она вытащила из него маленькое лоскутное одеяльце.

— Видишь? Вот это — единственное, что осталось у меня от мамы. Я не знаю, кем она была, и не знаю, почему оставила своё яйцо жрицам, а сама ушла к людям. Почему не забрала меня с собой. Почему не осталась сама. И почему мне до сих пор никто так и не рассказал, кем она была. Как ты думаешь, мама любит тебя?

Тира подняла на Эйрин затуманенный взгляд. В глазах её стояли слёзы.

— Я думаю, что ты, — Эйрин кинулась к жрице, падая рядом с ней на колени, — что ты меня точно любишь.

— Так ты ведь моя любимая ученица, — Тира прижала к груди лохматую голову Эйрин и поцеловала ту в макушку.

— Единственная, — язвительно буркнула Эйрин и тут же расхохоталась.

— Давай, работай, единственная, — улыбнулась Тира, — отвар полыни и воловика почти закончился, а желающих облегчить боль с каждым днём всё больше и больше.

— И не говори, развелись, как насекомые, — хихикнула Эйрин, снова начиная перетирать травы, но уже спокойно.

— Стрекоза, — в проходе, ведущем в пещеру, показалась голова Давена, — Томми заснул, Агуша тоже. Помощь нужна?

Она устало кивнула головой, но всё-таки еле уловимо улыбнулась, услышав давно забытое прозвище. Эйрин до сих пор не поняла, чем руководствовалась её мать, когда стирала память родной дочери… Но сейчас это было неважно. Сейчас маме требовалась помощь, а Давен хотел помочь. Она передала ему влажную тряпку, сняв её со лба Венди, и, откинувшись назад, прислонилась спиной к сводам пещеры, прикрыв слезящиеся глаза. Она молча наблюдала за тем, как Давен, превратившийся за эти десять лет из симпатичного парня в красивого мужчину, аккуратными и методичными движениями широких рук смачивает повязку в тазу и укладывает её маме на лоб. Руками, которыми с лёгкостью можно было бы свернуть шею… И от этого его уверенные и точные движения, не лишённые какой-то запоздалой заботы и нежности, привлекали её ещё больше. В груди шевельнулось давно забытое чувство покоя, когда любимый вот так обходился с её матерью, причинившей ему немало горя.

— Спасибо, — наконец нарушила тишину Эйрин, прижимая к шее ледяные пальцы, чтобы согреть их.

— Глупая, — он в очередной раз смочил лоскут ткани и, повернувшись к Эйрин, прижал ту к своей груди, — я же так долго искал тебя, — он зарылся носом в её волосы, не обращая внимания на то, как они свисали на плечи грязными сосульками.

— А я тебя не искала, я о тебе не помнила, — произнесла она виновато, коснувшись пальцем листочка, который, как и десять лет назад, висел на его шее.

Давен только крепче обнял Эйрин, согревая её своим дыханием. Он ещё не до конца понял, что происходит, но сейчас это было не важно. Он нашёл свою Стрекозу, пусть и через много лет. Он обрёл сына, о котором и знать не знал. Этого было достаточно.

Давен разжал объятия, как только услышал, что Венди шевельнулась. Сейчас, когда ведьмы потеряли целительницу, приходилось надеяться только на знания Стрекозы, которые та успела получить от Тиры, да на его скромный опыт. Он наклонился над жрицей, поправляя компресс. В нос ударил кислый запах пота. Венди было далеко не семнадцать, но и сейчас она продолжала выглядеть, как королева, и этот болезненный запах, вызывающий тошноту, совсем не вязался с царственным видом матери Эйрин. Казалось, что женщина просто на мгновение прикрыла глаза.

— Что с ней?

— Если бы я только знала, — Эйрин тяжело вздохнула, проведя руками по лицу, будто собирала с щёк невидимую паутину.

Маму в таком состоянии нашла Мэрит, когда вернулась в пещеры за очередной охапкой снадобий. Прошли уже сутки, но Венди так и не очнулась, а Эйрин могла только корить себя за все те годы, которые боготворила отца. Теперь это казалось предательством.

Давен снова притянул её к себе, опустив ладони на узкую талию. Эйрин, прижимаясь ухом к груди, под которой мощно билось любящее сердце, чувствовала себя хуже некуда. Чесалась голова, покрытая копотью и грязью. Под ногтями остались следы чужой крови, которые никак не хотели вымываться. Поясница болела от ночного бдения у кровати матери, а губы, искусанные до синяков, до сих пор ныли, стоило только подумать о том, что виновником всего произошедшего был её отец. И Дав, Дав уже несколько дней был рядом, но у них так и не нашлось времени поговорить обо всём, что произошло за время их разлуки… А ей так хотелось узнать, как он жил все эти годы. Узнать, откуда у Дава на загорелом лбу тонкий, еле заметный белёсый шрам и почему его теперь называют Вэном.

Она нервно дёрнулась, услышав надрывный кашель. Давен, рождённый на поверхности, задыхался в пыльном и сумрачном подземелье. Эйрин нежно коснулась его щеки кончиком пальца, прочертив линию от скулы до подбородка, заросшего колючей щетиной.

— Тяжело тебе, милый?

— Не обращай внимания, — он через силу улыбнулся, стараясь сдержать кашель, раздирающий изнутри горло. Теперь Давен понимал, почему Эйрин когда-то сбежала на поверхность: жизнь в этом подземелье казалась невозможной.

— Я так боюсь, что она не очнётся, — Эйрин бросила быстрый взгляд в сторону матери и тут же отвела его, страшась тех мыслей, что начали появляться в голове, — я столько раз ругалась с ней, отвергая ей помощь. Конечно, — она горько улыбнулась, ядовито бросив следующие слова, — у нас же папочка был героем, мой бедный папочка, который вдруг пропал…

Давен, почувствовав, как дрожат плечи Эйрин, сжал их, молчаливо поддерживая. Он готов был выслушать всё, что скопилось у неё на душе. По тому, как напряжённо стиснула она зубы, Давен понял, что ей необходимо выговориться.