— А тот господин говорил — имеет тенденцию, — насмешливо вставила Ирма.

— Ах, оставьте в покое этого господина, — вполне серьезно ответил на насмешку Ирмы господин Всетаки, — я, во всяком случае, ничего общего не имею с ним. У меня к вам были честные побуждения, и я пытался соответственно и вести себя, а если это вышло иначе, то потому только, что я не смог быть верен своему лучшему «я». Так же, как тогда с этим запахом клевера. Я захотел во что бы то ни стало еще раз почувствовать запах ваших волос, потому я и сказал, что от вашего затылка пахнет клевером. Если бы вы знали, барышня, какое счастье, какое блаженство было чувствовать так близко ваш затылок! А еще большим счастьем было удерживать себя от того, чтобы обнять вас и поцеловать в затылок. Я подумал тогда: значит, я еще не так уж испорчен, если могу держать в узде себя и свою страсть. Вы встали, будто нагнулись, и у меня начали гореть лицо и губы, потому что их коснулись ваши волосы. Но сейчас я сожалею об этом, сожалею, что сдержал свое честное слово, что смог сдержать. Если бы я тогда сделал то, что сделал сегодня, вы не были бы такой жестокой, хотя бы потому, что я тогда, по вашему разумению, был больной и вы сочувствовали мне. Я должен был бы сделать это в тот момент, когда у вас закружилась голова. Как раз тогда я должен был бы вытянуть руки из-под одеяла. Но я упустил удобный случай.

— А чтобы у вас больше не было удобного случая, всего вам хорошего, господин Всетаки! — сказала Ирма, беря в руки вещи, которые она запаковала, пока он говорил.

— А вашу плату, барышня? — спросил хозяин.

— Я не достойна, чтобы мне платили, ведь я не оправдала ваших надежд, как выходит по вашим собственным объяснениям, — ответила Ирма.

— Эх, барышня, барышня, — вздохнул хозяин. — Зачем эта злость? Мои глупые надежды вы, конечно, не оправдали, но мороки у вас со мной было немало, а через два дня уже месяц, как вы у меня.

— Мне противно брать деньги из ваших рук, — запальчиво сказала Ирма и двинулась из комнаты. Господин Всетаки, чуть пригнувшись, уступил ей дорогу.

— Могу я предложить вам чек, барышня? — спросил хозяин. — У вас будет время обдумать, взять деньги или не брать. К тому же денег, которые вы получите в банке, я не касался. Пожалуйста, возьмите чек, барышня.

— Хорошо, дайте чек, — наконец решила Ирма.

Когда господин Всетаки выписал чек, он доброжелательно объяснил:

— Смотрите, барышня, здесь помечено, когда чек теряет свою силу. Имейте это в виду, если захотите получить деньги. А если нечаянно забудете срок, я могу в любое время возобновить чек, помните!

— Именно это я и постараюсь забыть, — ответила Ирма и направилась к выходу. Хозяин поспешил к двери, чтобы открыть ее перед Ирмой, иначе ей пришлось бы ставить вещи на пол. Немного помедлив, открывая дверь, он спросил:

— Можно мне сделать вам еще одно предложение, барышня?

— Нет, господин Всетаки, спасибо, — ответила Ирма. — Прошу, выпустите меня!

— Пожалуйста, барышня, — ответил господин Всетаки и церемонно распахнул дверь.

Ирма вышла, и за ее спиной закрыли дверь. Она вдруг ощутила отчаянную слабость, и по всему телу ее разлилась незатухающая боль. Еще немного — и, спускаясь по лестнице, она снова заплакала бы, будто ей было жалко покидать этот дом. В горле ее запершило еще сильнее, когда она вышла в темный двор, ведший на улицу. И она, пожалуй, действительно заплакала бы, если б в воротах ее не ожидала дворничиха, которая как будто уже обо всем пронюхала.

— Господи! — воскликнула дворничиха. — Барышня уже снова уходит от нас?

— Да, ухожу, — ответила Ирма, чувствуя, что в горле больше не першит.

— Не понравилась господину, что этак быстро? — со скрытым сочувствием спросила дворничиха.

— Не понравилась нисколечко, — ответила Ирма и двинулась дальше. Но дворничиха увязалась за нею, словно готова была помочь нести вещи, и сказала с прежней таинственностью:

— Поди пойми, что нынче нужно мужчинам, чего они домогаются. Здесь перед моими глазами прошло немало женщин — и высокие, и низенькие, и большие, и маленькие, и тщедушные, и теластые. Дольше всего оставались длинные, все больше длинные, длинные и стройные, у которых хорошие ноги, вроде как у лошадей на ипподроме, что бегают там с коляской. Мой старик однажды сводил меня туда, чтобы я поглядела на их ноги, что бегают так проворно, одна наперегонки с другой… С женщинами теперь та же история, что с лошадьми на ипподроме, они так и мелькают мимо наших и чужих ворот…

Ирма миновала угол улицы, и любезная дворничиха остановилась. Но ее слова почему-то еще долго шелестели в ушах Ирмы:

— …длинные, все больше длинные, длинные и стройные, у которых хорошие ноги…

Всю дорогу Ирма несла свои вещи сама. Когда руки слишком уставали, она клала ношу на землю и, отдыхая, стояла возле нее. Спешить ей было некуда, и каждый ее цент, который можно было потратить на такси или извозчика, был теперь дорог ей вдвойне, — она потеряла место. Она охотно не пошла бы к тетке, так как не хотела отвечать на те вопросы, которыми ее встретят там, и слушать пересуды, которые последуют за всем этим. Но выхода не было, искать угол на стороне — дело, как говорится, гиблое. Вернуться в деревню к матери, в Кальму, в ее домишко? Нет, уж лучше к тетке. И она, дав отдых рукам, продолжала путь.

— Вот я и снова у вас, — сказала Ирма, входя к тетке, которая уставилась на нее большими глазами и не сразу заговорила:

— Боже милостивый! Что же это значит!

— Это значит, что я потеряла работу, надо искать другую, — объяснила Ирма. — Сегодня дело дошло до драки, пришлось уйти по-хорошему.

— А плату получила?

— Получила, — ответила Ирма.

— Ну, тогда дело не так худо, — стала утешать тетка. — На один месяц к рождеству и к смерти ближе, и то хорошо. А он тебе не сделал чего?

— Не спрашивай, пожалуйста, тетя, — ответила Ирма, отводя глаза.

— Или, может, все же случилось что? Ты уж могла бы мне сказать, чтобы я знала, — настаивала тетя.

— Ничего не случилось, только он меня поцеловал, — ответила Ирма.

— И ты сразу удирать? — удивилась тетка.

— А чего мне было еще ждать? — спросила Ирма. — Если уж начал лапать, покоя не будет. Не все же, как Ээди Кальм.

— Так-то оно, милая, — посочувствовала тетка, которая успокоилась, услышав, что ничего непоправимого не произошло. — Мужчина есть мужчина, будь он барин или мужик, все едино носит брюки, никто еще не надел юбку. Но я давно уже предчувствовала, что так будет. Я хотела вызвать тебя, когда узнала, какое имя он взял себе, но Лонни не стала заходить за тобой, она сказала, что не будет ведьмой, которая мешает вашему счастью, что ты влюблена. Но ты ведь не любила, раз ушла.