Шрифт:
"Одним словом, мы обслуживаем идиотов", — грустно подытожил я.
"Будем надеяться, что у Горбачева все получится", — уклончиво сказал Валентин. "Он тонкий политик, но ему нужно время, чтобы без лишнего шума избавиться от идиотов. Сейчас самое главное — заменить аппаратчиков настоящими профессионалами. Это должно быть нашей целью".
Я слушал Валентина и думал о судьбе вербовщика в спецслужбе Крючкова. Вербовка — это почти как первая любовь, роковая, трагическая, за которую порой приходится расплачиваться свободой, а то и самой жизнью. Опасность, страх, чувство уникальности связывают агента и его подчиненного настолько сильно, что во многих случаях возникает зависимость друг от друга. Огромное психологическое напряжение требует выхода, и контроль — лучший аналитик для агента, если он, конечно, знает свое дело. Когда срок службы вербовщика заканчивается, во многих случаях агент отказывается сотрудничать с контролером-преемником, становится капризным, неуправляемым. Тогда приходится вступать в дело первоначальному рекрутеру. Он должен быть всегда доступен, всегда в отличной форме, всегда готов взять на себя наработанный контакт.
Пока агент работает, рекрутер теоретически незаменим. Однако на практике незаменимых людей в Советском Союзе не было. Как говорилось в анекдоте: "Советская система могущественна тем, что ей никто не нужен". Тем не менее, у вербовщика была разумная гарантия достойного существования — до тех пор, пока его агент был на работе.
Валентин был вербовщиком, и его увольнение из Североамериканского отдела было зловещим знаком. Мы выпили еще пива, и он рассказал мне историю одной из своих лучших вербовок.
IV.
Однажды дождливым утром поздней осенью 1979 года Валентин пришел в посольство, размышляя, как убить свободное время. Он открыл "Вашингтон Пост" — никаких особых мероприятий на этот день не планировалось. Он уже собирался отбросить газету в сторону, когда его внимание привлекло небольшое объявление: Комитет солидарности с народом Сальвадора объявил, что несколько его членов проведут в соборе Святого Матфея двадцатичетырехчасовую голодовку в знак протеста против политики США в отношении Сальвадора.
Почему бы не сходить и не посмотреть? подумал Валентин. Он провел три года на Кубе и с тех пор считал, что латиноамериканцы заслуживают самого пристального внимания.
В полдень посольство опустело — наступило время обеда. Валентин сел в машину и отправился по привычному маршруту домой. Убедившись, что за ним нет слежки, он свернул в сторону собора Святого Матфея. Никаких особых планов, надежд или предчувствий у него не было — он заехал на всякий случай.
Было холодно и моросил дождь. Сильный порыв ветра взметнул на тротуар желтые опавшие листья. Площадь возле собора была почти пуста, если не считать менее десятка неподвижных тел на тротуаре слева от входа.
Наверное, это голодающие, подумал Валентин и подошел ближе.
Демонстранты лежали прямо на земле, укрытые темными пеленами, так что видны были только их лица — безжизненные, застывшие маски с полузакрытыми глазами. Если бы не ровное дыхание, их легко можно было бы принять за трупы. Все, кроме одного: черные, как угли, горящие напряженным огнем, излучающие любопытство, иронию и ум, эти глаза буравили Валентина, как два сверла.
Трудно было бы представить себе более нелепую сцену: откормленный советский дипломат под зонтом, в дорогом костюме и шелковом галстуке, а у его ног распростерлась группа борцов за мир и справедливость из стран третьего мира, подверженных пронизывающему ветру и холодному дождю.
Валентин замешкался, не зная, что делать дальше.
"Эй, заходи", — услышал он мужской голос.
Обернувшись, он увидел молодого латиноамериканца, стоявшего в дверях собора. Валентин прошел за ним в комнату, где на небольшом столе были разложены брошюры о голодовке и личные вещи демонстранта.
"Мы протестуем против империалистической политики США в отношении Сальвадора", — сказал мужчина. "Не хотите ли вы сделать пожертвование на наше правое дело?"
"Конечно, это само собой разумеется", — поспешно сказал Валентин, доставая из кармана десятидолларовую купюру.
"Спасибо". Организатор забастовки широко улыбнулся.
"Где находится ваш офис?" — спросил Валентин. спросил Валентин. "Я давно знаю о вашем комитете, но никак не решался нанести вам визит".
"Тяжело", — вздохнул латиноамериканец. "Мы не можем найти постоянное помещение. Сейчас комитет ютится в доме одного из наших членов. Собственно говоря, вот он". Он указал на одного из участников голодовки, который входил вместе со своими спутниками. Это был тот самый молодой человек, взгляд которого поразил Валентина своей пристальностью.
"Эй, амиго, подходи, — окликнул его латиноамериканец. "Познакомься с другом".
Обладатель необычных глаз, которого я назову Биллом, оказался человеком очень маленького роста — макушка его головы едва доставала до плеча Валентина. Худой и хрупкий, он был похож скорее на подростка, чем на взрослого человека. И все же было ясно, что ему около сорока лет, примерно как Валентину. У него было классическое лицо латиноамериканского индейца. Длинные иссиня-черные волосы обрамляли истощенное лицо с высокими скулами и тонкой желтоватой кожей, на которой росла козлиная бородка, настолько тонкая, что все составляющие ее волоски можно было пересчитать. Он улыбался искренней улыбкой и смотрел на Валентина с неподдельным интересом.