Единственными зелеными пятнами в открывающейся с воздуха унылой панораме были огороды семей лагерной администрации и парк «Сто сорок тополей» в гражданском поселке. Огороды и парк орошались водой, откачивающейся из шахт. Тополя посадили англичане, которые до революции имели на Медном Руднике концессию. Теперь парк находился в ведении рудоуправления и местных поселковых властей. Про аборигенов говорили «хозяин страна», хотя никаких оснований для такого утверждения не было. В тени деревьев, как гриб после дсждя, возник ресторан. Администрация рудоуправления и «хозяин страна» вместе пили горькую, демонстрируя социалистическое единство наций. Тополя шелестели не замолкая. Под эту песню полковник Чеченев нередко вел с руководством рудоуправления деловые переговоры.

Самолет совершил посадку. Начальника Сверхлага встречал начальник всех трех лагерных отделений Медного Рудника подполковник Отвратный. Медный Рудник был житницей Медной империи. Именно здесь в шахтах и карьерах добывалась медная руда. Чеченев бросил на Медный Рудник огромные силы. В трех отделениях лагеря содержались почти 30 тысяч заключенных, занятых непосредственно на добыче руды и на смежных работах. Методом проб и ошибок Чеченев выработал систему, понуждающую заключенных трудиться. Система была не нова — самый обычный кнут и пряник. Свой первый год новый начальник Сверхлага презирал пряник и действовал только кнутом, но не достиг нужной цели. Срок жизни человека на Медном Руднике составлял три-четыре месяца. Убыль рабочей силы не успевала пополняться за счет новых этапов. Производство оголялось. Кроме того, против чрезмерной текучести рабочей силы возражало рудоуправление. Труд шахтера требовал определенных навыков и опыта, которые приходят к человеку лишь со временем.

Преодолев себя и смирившись с неизбежным, Чеченев круто изменил курс. На Медном Руднике был введен шахтерский паек, который давался при выполнении нормы. В каждом лагерном отделении появились новая столовая, кухня, баня-прачечная и пекарня. Для шахтеров нашлась одежда первого срока. Воровство со стороны администрации лагеря снизилось на 35 процентов. Больших жертв начальник Сверхлага от подчиненных добиться не смог. Сплошные двухэтажные нары в бараках, на которых люди лежали впритирку, сменились на двухъярусные деревянные вагонки, изготовленные без единого гвоздя и рассчитанные на четырех человек. Двое заключенных с комфортом располагались внизу и двое наверху. Рядом с вагонками стояли тумбочки. Летом 1951 года на Медном Руднике не осталось ни одного доходяги — старые вымерли или были отправлены в Пустынное, а новые не появлялись. Заключенные теперь жили впроголодь, болели каждую весну цингой, но больше не умирали голодной смертью.

Улучшив питание и быт своих рабов, Чеченев ни на минуту не забывал, что эти отбросы общества должны узнать, что такое настоящая тюрьма. Полковнику не нужно было занимать изобретательности и не требовалось преодолевать себя, когда он ужесточал режим и придумывал новые виды наказания для заключенных.

А они этого заслуживали, и не только за прошлые преступления. По сводкам оперчекистов, в лагере постоянно вынашивались злодейские планы побега, террора в отношении стукачей и администрации, восстания, саботажа и диверсий на производстве. Не умолкала антисоветская агитация. По своей натуре полковник был подозрителен и верил оперчекистам. Особенно страшными казались вражеские планы взрыва шахт. Чеченев боялся, что крупная диверсия обернется для него концом службы. На карьерах и на шахтах хранился запас аммонита, который использовался для отпалки скальной породы и пластов медной руды. Заключенные не имели доступа к взрывчатке, но ее утечка была не исключена. Породу рвали подрывники-вольнонаемные, с большим трудом набранные рудоуправлением из местных ссыльных и спецпереселенцев, а это был ненадежный контингент. Еще ненадежнее казались подрывники-заключенные, которые, несмотря на строжайший запрет Чеченева, иногда временно допускались лагерной администрацией на взрывную работу. Вольнонаемных подрывников не хватало, и администрация принимала неправильное решение, не выдерживая давления со стороны рудоуправления.

Шесть месяцев назад в резиденцию к начальнику Сверхлага без вызова явился начальник режима Медного Рудника майор Пронзительный. Майор спасал свою шкуру, но докладывал нахально и уверенно:

— Пресечена попытка взрыва шахты № 33. Надзиратель Касымов, который помешал преступнику заложить взрывчатку в подъемник, контужен. Сам диверсант, спасаясь от Касымова бегством, подорвется на взрывчатке, которую нес с собой.

Чеченев лично возглавил расследование. Узнать удалось не многое. Со слов Касымова, он был оставлен на службе в шахте после ухода смены, в связи с тем что в бригаду подрывников включили заключенного. Надзиратель окликнул своего поднадзорного, но тот, вместо того чтобы ответить, быстро отошел и скрылся в боковом штреке. Касымов устремился за ним и стал пробираться в штрек. Раздался взрыв. Надзиратель очнулся в госпитале.

Так погиб боевой офицер-фронтовик подполковник Петров. Осенью 1942 года Петров, тогда еще молодой лейтенант, воевал в составе обескровленных частей, которые медленно пятились под немецким напором к Волге. Следуя букве приказа 227, он не сделал ни шага назад и оказался в фашистском плену. Осенью 1943 года лейтенант — а он вместе с другими военнопленными использовался немцами на строительстве укреплений на Днепре в глубине обороны, совершил удачный побег. Беглец переплыл Днепр и оказался в расположении наших частей. Ему повезло еще раз. По счастливой случайности по дороге в особый отдел, куда повели перебежчика, встретился командующий армией, прибывший на передовую для подготовки форсирования Днепра. Генералу понравился этот парень.

Кроме того, он как сапер был нужен для проводимого дела. Командующий приказал конвою отвести лейтенанта в саперную часть и передать командиру для прохождения службы. Генерал подтвердил свою волю краткой запиской.

После форсирования Днепра Петрову присвоили звание старшего лейтенанта и наградили орденом Красной Звезды. Награду вручал сам командующий. Генерал узнал своего крестника. Петров служил под началом генерала до конца войны, а демобилизовавшись в 1946 году, не порывал с ним связь. Командующий армией спас безусого лейтенанта от чекистов в 1943 году, но ничем не мог помочь своему бывшему солдату в 1950 году. Генерал получил от Петрова письмо, в котором говорилось, что подполковник несправедливо обвинен в измене Родине за немецкий плен и осужден по 58-й статье, пункт 16 на 25 лет заключения с последующим поражением в правах сроком на 5 лет. Заключенный просил добиться пересмотра дела и прилагал свое личное заявление на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н.М. Шверника. Не без труда генерал попал на прием. Николай Михайлович был очень любезен и обещал разобраться, но разбирался не он. Ответ Петрову — оснований для пересмотра дела не имеется — пришел из военной прокуратуры. Сапер решил сам погасить свою свечу. Он был солдат и не мог умереть в петле или от пули придурка-конвойного. Последний взрыв подполковника Петрова слышал надзиратель Касымов, который, как и полковник Чеченев, не понял, что это значит.

Но Чеченев знал другое. Недобро смотря на героя-надзирателя, начальник Сверхлага спросил:

— Откуда ты взял, что преступник хотел взорвать подъемник?

— Я этого не говорил, — удивленно ответил герой, но, перехватив яростный взгляд своего непосредственного начальника, майора Пронзительного, попытался поправить положение дел: — Мне так показалось, хотя из-за контузии все как в тумане.

Надзиратель был не в силах выручить своего начальника. Чеченев уже все решил. Майор лишился большой звездочки на погонах и довольствовался четырьмя маленькими. Штрафной капитан Пронзительный избежал трибунала и продолжал служить на прежнем месте. Чеченев не отдал начальника режима под трибунал лишь потому, что не хотел огласки.