Суркова не трогало, что социалистическая мораль определяла его занятия как грязное дело. Его угнетало другое. В сфере подпольного бизнеса действовали беспощадные законы, подобные законам дикого капитализма периода первоначального накопления. Жестокость нравов теневой экономики увеличивалась благодаря ее слиянию с уголовным элементом. Сергей Сергеевич чувствовал, что деловые отношения между людьми должны строиться на других началах. Он знал, что до революции артельщик или купец мог получить ссуду в банке на многие тысячи рублей под одно честное слово. Так же заключались и сделки. В мире, который его окружал, такое доверие было невозможно. Сурков поступал как все, но порой казалось, что он живет и действует не по-людски.

— Сергей Сергеевич! — ответил Иголкин не задумываясь. — Для меня вы достойный и хороший человек, и ваши дела ничем не хуже других дел. Но они не по мне. Мне нравится другое. — Василий говорил искренне. Его чувство определялось не только симпатией к Суркову, но и знанием механизма пивного бизнеса. В глазах студента воплощением зла в этой области человеческой деятельности был не Сергей Сергеевич, а пауки и доберманы. Еще более отвратительными казались люди, подобные тем, чьи руководящие подписи красовались в приемно-сдаточном акте, занижающем действительный объем танков для сбраживания пива. Их автографы согласовывали, утверждали и узаконивали воровство и хищения. На собраниях и совещаниях они давали правильные установки и сурово осуждали случаи отступления от социалистической морали, факты нарушения финансовой дисциплины и, не дай Бог, хищения. Затем, уединившись в кабинетах, праведники начинали свою вторую жизнь, смысл которой составляли толстые конверты с деньгами, содержащие их долю дохода от махинаций, на что они же дали добро. Эти человекоподобные существа были не только нечестны и безнравственны, но и вели паразитическое существование. Дело подпольного бизнеса двигали не они, а талантливые люди с энергией, предприимчивостью и умом. К ним принадлежал и Сурков. Придурки-начальники присасывались к таким, как сорокаведерные пиявки.

— Я еще до ареста и в лагере в мечтах видел себя врачом, — продолжал, как бы оправдываясь, Василий, — а теперь хочу попытаться сдать экзамены в медицинский институт. Может быть, и получится.

Сурков хорошо знал людей и почувствовал, что парень не лжет. Он понял, что этот человек не осуждает его, но сам стремится к другой, не доступной ему жизни.

— Вася, милай, — начал Сергей Сергеевич и примолк. Его больно кольнула мысль, что он теряет Василия, и вместе с ней накатилась волна признательности и уважения к молодому человеку. Сурков открыл ящик стола и протянул Иголкину несколько пачек денег:

— Вася, возьми, приоденешься! Ты ведь у нас жених! — В его облике сохранялось что-то жалкое. Руки немного тряслись. Василий почувствовал, что если не возьмет эти деньги, то смертельно оскорбит Суркова.

— Сергей Сергеевич, — сказал он смущенно, принимая дар, — большое спасибо. Я беру у вас только в долг. — Денег оказалось пять тысяч рублей.

— Бери, бери, не думай об этом, сочтемся, — ответил Сурков, довольный, что вручил студенту деньги. — Вася, а ты сообщил Татьяне, что собираешься поступать в медицинский институт? — поинтересовался Сурков. Он говорил с такой интонацией, которая появляется у людей, когда они вспоминают, что упустили самое важное. Накануне он имел неосторожность сказать дома, что Василий собирается учиться в институте практической экономики на вечернем факультете и работать у него. Анастасия Ивановна произнесла: «Это на что-то похоже», — и отошла, а Татьяна со словами: «Дядя Сережа, это прекрасно! Вася определился в жизни. Он будет хорошо зарабатывать! Я знала, что он все может!» — расцеловала отчима и закружилась с ним по комнате в вальсе. Он еле вырвался.

— Еще не сообщил, — ответил Василий, — но Таня все поймет, она меня так любит!

— Не ошибись, Вася, — произнес Сергей Сергеевич и покачал головой.

Через несколько минут Иголкин оставил Суркова и отправился к Татьяне — сообщить, как он собирается определяться в жизни.

Василий направился к Татьяне пешком. Его путь из управления торговли, расположенного поблизости от сада «Эрмитаж», пролегал по Бульварному кольцу до площади Пушкина и далее переулками мимо Палашевского рынка на Малую Бронную. Был жаркий июньский день. Солнце нагрело город. Асфальт улиц и камень домов отдавали тепло. В Москве летел тополиный пух. Он засыпал город. Пушинки кружились в потоках горячего воздуха, восходящих от раскаленного камня, и медленно оседали на землю. Короткие порывы ветра колебали деревья и поднимали летнюю метель. Василий был счастлив в этом тополином мире. Он вспомнил ночь, недавно проведенную с Татьяной, и думал о ее словах.

Тогда уже светало. Утихли ласки. Василий отходил ко сну. Поднявшееся солнце гнало туман с бульвара. Через окно летели тополиные пушинки. Казалось, что луч солнца держал их в воздухе и направлял к стене. Пушинки собирались вместе и слипались. Трепещущие нежные комочки скопились на полу. Татьяна была рядом. Ласковые руки лежали на висках, а губы целовали глаза и лоб. Он слышал исступленный голос:

— Родной, хороший, ты дал мне счастье. Люблю тебя больше жизни! Ты мой единственный, желанный, люблю, люблю! — Эти звуки проникали в душу и заставляли чаще биться сердце. — Милый, ты видишь тополиные пушинки, — шептала балерина. — Они смотрели на наше счастье и расскажут о нем всем другим пушинкам. В Москве их миллионы, но каждая узнает о моей любви и сбережет ее навек.

— Таня, — забеспокоился Василий, — но тополь облетит, придет другое время, осень унесет пушинки, а с ними и любовь!

— Нет, милый, — улыбнулась балерина. — Семена падут на землю и прорастут. Поднимутся деревья. С них снова полетят пушинки. Они все будут знать, и говорить, и помнить. Мы проведем с тобой всю жизнь в чудесном тополином мире, наполненном любовью. Когда-то нас не станет, но каждый тополь сохранит воспоминания. Люди узнают о балерине Тане и ее любви к студенту Васе.

«Сергей Сергеевич ничего не понимает в женщинах, — улыбнулся Василий, отбрасывая воспоминания. — Занимался бы он лучше своим пивом!»

Татьяна ждала Василия с нетерпением. Она приготовила ему сюрприз. По плану балерины они отправлялись на полтора месяца на юг. Татьяна заказала билеты на поезд до Симферополя, позаботилась о комнате в Ялте, использовала связи матери и забронировала места на теплоходе «Победа» от Ялты до Сочи, договорилась через знакомых о жилье в Сочи. Она неплохо справлялась с делами своего королевства.

Татьяна стремилась уехать на юг с Василием не только на отдых, но и для того, чтобы увезти его из Москвы. Неожиданно для себя балерина обнаружила, что она ревнива. С неделю назад на даче собрались гости — человек десять институтских и школьных друзей и подруг. Среди них была Инесса, ее бывшая однокурсница по институту театра. Балерине казалось, что весь вечер подруга не сводит своих больших зеленых глаз с Василия. Ее улыбка была зовущей, а взор бессовестным. Инесса прижималась в танце к Василию больше, чем допускали приличия, а он не только не отстранялся, а вдыхал запах ее волос и говорил со смехом: